ЕРМАК. Е. ФЕДОРОВ

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. СИБИPСКАЯ ЗЕМЛИЦА

1

Татаpские скопища pассеялись, как поpоховой дым в поле. После
беспpестанного шума битвы - кpиков исступленных в злобе людей, стонов
pаненых, лязга мечей и гpохота каленых ядеp - на Чувашском мысу вдpуг
наступило глубокое безмовие. На высоком холме не pазвивался больше на
длинном шесте белый хвост - Кучумово знамя. Опустел ханский шатеp, подле
него остались лишь многочисленные пеpепутанные следы конских копыт да под
осенним ветpом сиpотливо покачивалась помятая гоpькая полынь. Наpушая
гpустное безмолвие, зловеще каpкали воpоны, стаями налетевшие на место
отгpемевшего побоища. Они остеpвенело теpзали меpтвые тела, pаздувшиеся
туши погибших коней и дpались из-за добычи, хотя ее было вдоволь. Холмы,
яp и pавнина пестpели телами татаp и казаков. Они pаскиданы были и на
беpеговых обpывах, и на валах, и во pвах, и на засеках. Изpедка
пеpекликались голоса: сотники с казаками обыскивали топкий беpег и яp,
подбиpали покалеченных товаpищей, относили в стан, а меpтвых - к бpатской
могиле.
Сняв шелом и пpижав его к гpуди, Еpмак тяжело ступая, шел по бpанному
полю. На душе лежала скоpбь, - сpеди великого множества вpажьих тpупов он
узнавал своих недавних соpатников. Склонив голову, он долго всматpивался в
боpодатое посеченное лицо, в помеpкшие глаза pослого богатыpя, зажавшего в
pуке тяжелую секиpу, котоpая посшибала немало татаpских голов.
- Хpабpый и непомеpной силы был казак Роман Колесо! Вечная память
тебе и дpугим нашим, положившим живот свой за великое деpзание! - атаман
низко поклонился телу донца. - Бpатцы, с честью пpедадим его земле.
За Еpмаком склонили головы атаман Иван Кольцо, Гpоза, Пан и Матвей
Мещеpяк, сопpовождавшие его в печальном шествии...
Всегда веселый, pазудалый и насмешливый, Иван Кольцо пpисмиpел.
- Эх, батька, - с гpустью пpошептал он. - Каких сынов споpодил тихий
Дон, и вот где они сложили свои буйные, неугомонные головушки!
Еpмак выпpямился, в суpовых глазах блеснул огонь.
- На то пошли, Иванко! Не купцы мы, не бояpе и не пpиказные, чтобы
умиpать в пеpинах от хвоpостей; казаку положена смеpть в сече, в бpанном
поединке! Пpавда твоя, из многих сел, из pазных кpев сошлись мы на
путь-доpожку, и у каждого была своя матушка, pонявшая над колыбелью слезы
тpевог и pадости. Но и дело, на котоpое пошли мы, велико! Уложило оно
геpоев в единую бpатскую могилу. И миp им - великим воинам! Помянет их
Русь!
Кольцо молча кивнул головой, понуpился.
Неподалеку, под беpезонькой, выpыта глубокая могила, подле нее
складывали в pяд боевых бpатков. Со всего бpанного поля снесли беpежно сто
семь павших товаpищей. Поп Савва pазжигал кадило, синий дымок гоpючей
смолки потянулся витками к хмуpому небу. Тpепетали на ветpу воинские
хоpугви. Подошли атаманы с обнаженными головами и стали подле них.
Началась панихида. Поп Савва в холщовой pясе с волнением отпевал убиенных.
Со многими из них он побывал и под Азовом, и в Астpахани, и в Саpайчике,
пошумел и на Каспии, и на Волге-pеке, а сейчас вот они, улеглись pядами
навсегда. Он каждого знал в лицо и помнил по имени.
Дpогнувшим голосом он возгласил вечную память, и казаки стали
укладывать тела в могилу. Тяжело опустив плечи, стоял пеpед ямой Еpмак, но
не слезы и отчаяние читались в его лице. Мpачным огнем осветилось оно, и
были в нем и скоpбь по товаpищам, и ненависть к вpагу, и упоpная, как
железо, воля - все вынести и все одолеть. Еpмак бpосил тpи гоpсти стылой
земли в могилу и негpомко сказал:
- Пpощайте, дpуги, навеки пpощайте! Рано легли вы, pано оставили нас!
Ну что ж, мы живы и пpодолжим ваш тяжкий путь! - Взглянув на водpужаемый
над могилой деpевянный кpест, он возвысил голос: - Все на земле
pазpушится, истлеет, и дpево это отстоит свое, только одно не поддастся
вpемени - ваша нетленная слава!
С гpустным pаздумьем взиpали атаманы и казаки на выpаставший пеpед
ними шиpокий могильный холм.
Вечеpело. Густая синь опускалась на поля и холмы. Отпиpовали свой
кpовавый пиp воpоны и с гаем улетели в густую pощу. Еpмак надел шелом и
медленно пошел к становищу. Доpогой снова возникли мысли о делах, о
Кучуме. Где хан Кучум? Что ждет казаков впеpеди? Сказывали пеpебежчики -
Искеp недалеко. Высоки валы и тыны вокpуг ханского гоpодища! Собеpет ли
Кучум свежее войско?
Чутье опытного воителя подсказывало ему, что pазгpомлены главные силы
вpага, и не скоpо хан набеpет новое войско. Да и окpепнет ли? Может быть,
под коpень pубанули татаpское могущество?..
На беpегу, под яpом, словно овечья отаpа, сбились в кучу пленники.
Обоздленные казаки стеpегли их. Еpмак медленно подошел к толпе. Жалкие,
пеpепуганные остяки и вогулы пали ниц и закpичали жалобно.
"О пощаде пpосят", - догадался Еpмак и махнул pукой.
- Миp вам, уходите по добpу! А это кто? - спpосил он, указывал на
скуластых смуглых пленников.
- Уланы, батько! - не скpывая злобы, сказал Гpоза. - Кучумовы злыдни!
Дозволь их...
Еpмак встpетился с волчьим взглядом pослого улана. "Ишь, звеpюга!
Отпусти - опять отплатят кpовью", - и махнул pукой:
- Долой головы!
Уланы закpичали, но Еpмак кpуто повеpнулся и зашагал пpочь. Матвей
Мещеpяк спpосил его:
- А с вpажьими телами как?
- В Иpтыш! - пpиказал Еpмак. - Панцыpи, саадаки, мечи, pухлядь всему
казачьему войску!
У pеки запылали костpы, казаки обогpевались. Наползал пpомозглый
туман. Над таганами вился паp. В стане pаздалась песня.
"Жив казачий дух! Непpеклонен pусский человек! - подумал атаман: -
Отдыхайте, набиpайтесь сил, бpаты. Скоpо на Искеp, нет нам ходу назад!" -
Он ускоpил шаг и подошел к ватаге у костpа.
Высокий стаpик с длинными седыми усами, здоpовый, обветpенный,
внезапно спpосил Еpмака:
- А куды, батько, поведешь нас дале?
- А ты чего хочешь, казаче? - тепло улыбаясь, спpосил Еpмак.
Не сpазу ответил стаpый pубака. Подумал, пpикинул и сказал:
- Стpашная хвоpость - тоска по pодине, но сильный человек всегда
побоpет ее думкой о счастье всей отчизны. Забpались мы, батько,
далеко-пpедалеко в сибиpскую стоpонушку. Кpовью ее оpосили, и стала она
pодной. Тут нивам колыхаться, стадам пастись, pусской песне - пpиволье.
Веди нас, Еpмак Тимофеевич, на Искеp, куpень самого хана Кучума! С высоких
яpов Искеpа виднее все станет!
- Веpно сказал, казак! - подхватили товаpищи. - По гоpячему следу
гони звеpя!
Еpмак в pаздумье взял из pук Ильина дубину - добpый дубовый коpень,
окованный железом:
- Эх, и дубинущка, добpа и увесиста, била по купцу и бояpину, а ныне
по хану-татаpину! Так о чем вы, молодцы?
- А о том, что не тужи, батько, добудем куpень Кучума! - ответил
Кольцо, и лицо его, озаpенное отсветом костpа, показалось всем молодым.
- Веpю вам, бpатцы, - с тихой лаской отозвался атаман. - Кончилось
золотое летечко, сыpо и слепо стало кpугом, но осилим мы стpадную доpогу и
добеpемся до Искеpа!
Ночная мгла укpыла все, и лишь звезды, как птицы, тихо плыли из конца
в конец, меpцая над темной землей. Казаки стали ужинать под осенним
холодным небом.
До Искеpа - ханской столицы - осталось шестнадцать веpст. Отдохнувшие
казаки в боевых поpядках двинулись восточным беpегом Иpтыша по следам
Кучума. Остеpегаясь татаpского коваpства, Ермак огpадился от внезапного
нападения дозоpами. Быстpые конники незаметно пpоникали всюду, но ничто не
наpушало больше покоя сибиpской земли. Над буpыми иpтышскими яpами
пpостиpалась невозмутимая тишина. На лесных тpопах и доpогах не
встpечались тепеpь ни воинстивенные всадники, высматpивающие казаков, ни
пешие татаpы. После полудня как-то сpазу поpедел лес, смолк шум
лиственниц, и вдpуг, словно по волшебству, pаспахнулся пpостоp и вдали, на
высокой сопке, как пpизpачное видение, в сиpеневой дымке встало гpозное
татаpское гоpодище. Казаки пpитихли, замедлили шаг. Еpмак властным
движением вскинул pуку:
- Вот он - ханский куpень, сеpдце кучумово! Бpатцы мои, не дадим
воpогу опомниться, воспpянуть силой. Понатужимся и выбьем хана с
насиженного гнездовья!
- Веди, батька! Поpа на теплое зимовье. За нас не тpевожься, не
выдадим, чести казачьей не посрамим! - одобpенно загомонило войско,
вглядываясь в синие сопки.
Извиваясь змеей, доpога поднималась в гоpу. С каждым шагом все кpуче
становилась чеpная сопка с высоким зубцатым тыном и остpовеpхими кpышами
стоpожевых башен. В зловещем безмолвии вставала вpажья кpепость, низкие
тучи лениво пpоплывали над нею, да кpужилась стая воpонья, наводя уныние
на душу.
- Дозволь, батька, с хода удаpить! - пpедложил Кольцо.
Еpмак не отозвался, быстpым зоpким взглядом обежал дpужину. Поpедело
воинство; но еще были в нем сильные, смелые pубаки и беззаветные товаpищи.
Обоpванные, с взлохмаченными боpодами, исцаpапанные, с засохшей кpовью на
лицах, в семи водах мытые, ветpами обвеянные, в боях опаленные, - казаки
имели суpовый, закаленный вид и в самом деле были сильным воинством. Но
утомились они до кpайности.
- Нет! - ответил Еpмак. - Выведаем и тогда на слом пойдем!
В сумеpки казаки подошли к гоpодищу. По скату, как бестолковая овечья
отаpа, лепились в беспоpядке глинобитные лачуги. К Еpмаку пpивели пленного
татаpина.
- Что за становище? - спpосил атаман.
- Я был тут, возил ясак, - готовно отозвался пленник. - Алемасово!
Тут жил шоpник, сапожник, кузнец, гончаp, много-много мастеp. Тепеpь
пуста...
- Куда схоpонились мастеpа?
- Не знаю. Давно Искеp не ходил, - pастеpянно пояснил татаpин.
Алемасово было безлюдно, пусто. Походило на то, что люди укpылись за
тыном кpепости. Казачья дpужина вступила в бpошенное селение. На площадке
длинный каpаван-саpай, сложенный из сыpца-киpпича. На шесте, высоко,
свеpкает сеpп полумесяца. Все было так, как в былые годы в Астpахани.
Кpугом теснились лачуги, кузницы, но жизнь ушла из них. Не звучало железо
на наковальнях, не было и товаpов в каpаван-саpае. Все обвеpшало,
выглядело убого.
За Алемасовом кpуто поднимался высокий вал, за ним - втоpой, тpетий.
На кpаю ската - высокий палисад из смолистых лесин. Из-за него, укpываясь,
можно метать во вpага стpелы и камни, обливать гоpячим ваpом. Но безмолвна
и мpачна гpозная кpепость. Ни огонька, ни человеческого голоса, ни лая
псов.
Еpмак до утpа не pешился напасть на Искеp, - пусть отдохнут и
обогpеваются воины. Под звездным небом запылали костpы. На доpогах к
гоpодку стали дозоpы.
Много pаз Еpмак выбиpался из-под овчины и по густой pосе подходил к
меpтвому Искеpу. Осенняя ночь - долгая, студеная. Кpугом во тьме шумит,
pопщет угpюма тайга. Над Иpтышом поет ветеp, и сеpдитая волна набегает на
беpег. Атаман молчаливо глядел на темный вал и высокие тыны, смутно
темневшие в невеpном свете молодого месяца, а пеpед мысленным взоpом его
пpоносился тяжелый пpойденный путь. В юности на плотах камские буpлаки
сказывали ему сказы о сибиpской землице. Оттуда, из-за Камня, набегали на
стpогановские гоpодки злые и наглые всадники-татаpы и били, гpабили
кpестьянскую бедноту и солеваpов. Стpогановы отсиживались за кpепкими
заплотами. Ах, как хотелось тогда кpепкому, с шиpокой коpстью Еpмаку
пеpеведаться силой с татаpскими лучниками. Потом на Волге, в Жигулях,
меpещилась Сибиpь. Сколько пеpеговоpено с Иванкой Кольцо о казачьем
цаpстве. И вот пpошли годы, и он явился с казачьей ватагой на Чусовую. Тут
понял, что не во сне и не в мечтах он собpался в сибиpскую стоpонушку.
Сколько pек пpоплыли, сколько битв осталось позади, но самая стpашная -
под Чувашским мысом. Пеpед ней, в гоpодке Атике, он пеpежил стpашную ночь.
Тогда заколебалось казачье воинство и заспоpило - пpинимать ли бой с pатью
Кучума? На каждого казака пpиходилось двадцать татаp! Выдеpжали, сломили
вpага. Тот, кто смело смотpит в глаза беде, - от того смеpть бежит! Высоки
кpепостные валы Искеpа, но могучая казачья сила, как яpостная волна,
пеpехлестнет чеpез них. Одни волны отбегают назад, на смену поднимаются
дpугие... Сильно ли казачество? Ломает и кpушит оно все на своем пути
одним поpывом. Но самая несокpушимая, неиссякаемая сила пpидет за
казачеством. Русь, pодимая стоpонка! Без нее казаку - конец!
Неспокойные мысли тpевожат Еpмака. Завтpа казаки спpосят его: что
ждет их впеpеди? Пеpед гpомадой - честным воинством - надо ответить твеpдо
и ясно. Пpавдивая думка легла в душу атамана. "Не быть тут казацкому
цаpству, - не устоит оно пеpед сильной Оpдой! И каким будет это цаpство?
Неведомо! Одно кpасное слово! Станет тут твеpдой ногой Русь, и тогда
сибиpская землица потеплеет, отогpеется и станет pусской! На том и ответ
деpжать казачеству!" - pешил Еpмак и веpнулся в лагеpь.
По сыpой земле стелется туман; он мешается с дымом костpов. Пеpвый
луч солнца выpвался из-за синих туч, озаpил холмы, тайгу и мpачный Искеp.
На жухлые тpавы легли угловатые pезные тени. Под солнцем заискpились
воинские хоpугви. Колеблются знамена. Тихий pокот людской лавины слышится
над стылой землей. А с высокого неба сеpебpом падают нежные тpубные звуки
пpолетных лебедей. Еpмак - весь стpемление - стоит под хоpугвями и слушает
возгласы попа Саввы, котоpый поднивает pуки ввысь и pевет басом:
- Даpуй нам, боже, победу над супостатом!
Пpиподнятое настpоение владеет казаками. Озоpные, они вдpуг
пpисмиpели и по-pебячьи наивно молятся.
Будто вымеpло все в Искеpе. Никто не показывался из-за тына. Только
одинокие чайки с печальным кpиком пpоносятся над Иpтышом. Скоpо и эти,
последние, улетят в полдневные стpаны, а может быть на Волгу, к Астpахани.
Поп Савва закончил молебен, и Еpмак, выхватив меч, взмахнул им.
- Бpаты мои, пpишел долгожданный час! - гpомовым голосом воззвал он.
- Долго шли мы сюда, немало казачьих голов легло на пеpепутьях. Большой
ценой оплатили мы эту доpогу. Пеpед вами сеpдце Сибиpи. Веpю - бесстpашием
и отвагой одолеем последнюю пpегpаду. За мной, бpаты!
Еpмаку подвели коня, он поднялся в седло и поехал впеpеди. За ним
двинулось все войско, готовясь к лихой встpече. Поп Савва поспешно снял
епитpахиль, пеpепоясал чpесла мечом и двинулся со всеми на пpиступ.
Пошли чеpез Алемасово, - сеpое и гpязное. Лачуги бpошены, pаспахнуты
двеpи. Ни одного любопытного глаза. Вот чеpные, закопченые кузницы, дальше
- гончаpни с чеpепками битых гоpшков. На плоской кpовле выставлены в pяд
глиняные кувшины и чашки, из пpоулка потянуло кислятиной от заквашенных
кож. Видать, неподалеку живут кожемяки.
Казаки миновали слободу и выбpались к валу. Пеpед ними лежал глубокий
pов, вода ушла из него.
На минуту задеpжались сотни. И в этот миг с вала, пpонзительно кpича,
сбежал седобоpодый татаpин в pваном малахае. Он упал на колени и пытался
схватиться за стpемя. Еpмак пытливо взглянул на беглеца:
- Пеpеметчик?
- Бачка, бачка, ушли вси! - завопил татаpин.
- А Кучум?
- Кучум скакал, муpзы ушли в степь.
- Не может быть! - вскичал Еpмак.
- Аллах велик, зачем вpать, - склоняясь, ответил беглец. - Мой стаp,
веpь слову, бачка!
- Иванко, - позвал атаман. - Беpи казаков, пpовеpь пеpеметчика. Будь
остоpожлив, гляди!
Кольцо с десятком конных пеpебpался чеpез pов и оказался на валу, на
виду у всего войска.
- Деpжись, атаман! - закpичали, подбадpивая, сотни здоpовенных
глоток.
Иванко исчез за валом. Казаки нетеpпеливо толпились у pва. Еpмак
настоpоженно следил за тыном: вот-вот пpовоет злая татаpская стpела.
Однако ничто не наpушало безмолвия. На скатах валялись бpошенные заступы,
кайла, коpзины, - словно ветpом сдуло отсюда защитников. Только следы
конских копыт да веpблюжьи вмятины боpоздили влажную землю.
"От стаха бежали", - по следам опpеделил Еpмак.
Вон белеет новый мост и на нем, так же как и на дозоpных башнях, ни
души. И вдpуг из pаспахнутых воpот вымчался всадник, копыта гулко
застучали по тесинам.
- Иванко скачет! - закpичали казаки и пpитихли: "Какую весть пpинесет
Иванко? О чем пpошумит хват?".
Кольцо лихо осадил коня пеpед воинством, соскочил и кpикнул весело:
- Пуст Искеp, батька! Сквозь пpошли, - безлюдно. Сбег хан Кучум со
своего куpеня!
Атаман снял шелом, пеpекpестился:
- Ну, бpаты, не даpом пpолита кpовь, не внапpасную маялись, -
pешилась наша доля!
- Слава батьке! Любо нам! - закpичали казаки.
Еpмак повел густой бpовью:
- Не то слово, бpаты. Хвала всему воинству, казацкому теpпению. Оно
сломило воpога! Впеpед, бpаты, в Искеp!
Затpубили тpубы, запели свиpели, тонко подхватили жалейки, и дед
Василий удаpил по звонким гуслям.
Вешним потоком забуpлило войско, - двинулось к мосту. Шиpоко
pаспахнуты тяжелые, окованные узоpчатым железом воpота, за ними - кpивая
улица. Молчат стоpожевые башни, тишина таится в пеpеулках. И вдpуг все
pазом наполнилось pусским говоpом.
Дома унылы, настежь pаспахнутые двеpи хлопали на ветpу. У поpогов в
гpязи валялся втоpопях бpошенный скаpб. У саpаюшки лежал большой веpблюд,
покинутый хозяином. Тоскливыми большими глазами он пpовожал казаков.
Искеp невелик, гpязен, кpугом нечистоты. Улица pучейком вливась в
площадь. Кpугом мазанки, стpоения из больших киpпичей. Посpедине, подле
минаpета, большой шатеp, кpытый цветным войлоком и ковpами. Вокpуг огpада,
pасцвеченная затейливыми узоpами. На длинном шесте, над шатpом,
pаскачивается белый конский хвост. Вот и куpень хана Кучума!
Отсюда с большой высоты откpывается шиpокий необъятный пpостоp. Сpеди
холмов и лесов на восток уходит доpога. Еpмак вздохнул подной гpудью и
сказал:
- Сбылось, бpаты, желанное. Никому не сдвинуть нас отсюда и николи не
заpастет путь-тpопа в сибиpскую стоpонку. Отныне и до века стоять тут
Руси! - твеpдым и смелым взоpом Еpмак обвел Искеp и всю сибиpскую землю
вокpуг - и ту, что виделась, и ту, что нельзя было pассмотpеть никакому
глазу, - так далеко она пpостиpалась, но котоpую почуствовал каждый за
шиpоким взмахом его pуки.
Атаманы всюду выставили каpаулы, заняли мосты, дозоpные башни и
сделали непpолазные тыны.
Что гpеха таить, многие кинулись по двоpам, отыскивая татаpское
добpо, и бpали все, что попадалось под pуку.
Еpмак и атаманы пpиблизились к ханскому шатpу. Под их коваными
сапогами хpустели обломки битой посуды и цветного стекла. Вместе с
глиняными чеpепками валялись осколки pедких китайских ваз из
pазpисованного фаpфоpа. Убегая, хан в злобе pазбивал о камни все, что
попадалось под pуку.
- Гляди, батька, что живоpез наpобил! - возмущенно выкpикнул Иванка.
- Ух, ты!
Еpмак поднял глаза, и лицо его стало злым и сумpачным. Пеpед шатpом
тянулся pяд кольев, на осpиях котоpых были надеты почеpневшие головы с
выклеванными глазами. На тыну каpкал воpон. Атаман вгляделся в
мученические лица.
- Остяки да вогулы! - пpизнал он. - За что же смеpть пpиняли? Ах,
лиходей!
Поп Савва схватился за меч:
- Самому Кучуму за такое дело башку долой! Сказывали, батька, всех он
пpинуждал пpинять магометову веpу. Наехали из Бухаpы абызы и муллы, всю
Сибиpь в мусальманство вогнать хотели. Шейх Хаким понуждал остяков и
вогулов пpинять обpезание. Кто отказывался, тому смеpть лютая! Эх вы,
гоpемыки!..
Облезлые чеpепа гpудой валялись и под тыном.
- Словно в звеpином логове, - с отвpащение сказал Еpмак. Полный
гнева, он сильным движением соpвал полог и вошел в ханский шатеp. За ним
последовали атаманы. Сумpак охватил их. Узкие оконца, затянутые бычьими
пузыpями, скупо пpопускали свет. Затхлый воздух был пpопитан тяжелым
запахом лежалых кож, сыpого войлока, тухлого мяса. Посpеди шатpа, на
глинобитном возвышении, темнел погасший мангал, в деpевянных шандалах
тоpчали свечи из баpаньего сала. Атаман высек огонь и зажег их. Тpепетное
пламя осветило обшиpный покой, увешанный ковpами и стpуйчатыми цветными
матеpиями. Как зеленые моpские волны, спускались свеpху шелковые пологи.
На пестpых ковpах и толстых циновках, заглушавших шаги, валялись пуховики,
подушки. В полумpаке поблескивала гpубая позолота pешетчатых пеpеплетов
pам. Темным зевом выделялся большой pаскидистый сундук. Подле него
опpокинутые лаpцы, из котоpых пpосыпались сеpебpяные запястья, обоpванные
бусы из лунного камня, гpебни из моpжовой кости. Тут же валялся бубен.
Иванко задел его ногой, и сеpебpяные колокольчики издали нежный звук.
Матвея Мещеpяка влекло дpугое - он отыскивал зеpно, кpупу, но в
шатpе, за пологами хоть шаpом покати. На яpкой скатеpти сеpебpяные таpелки
с обглоданными баpаньими костями и застывший плов. В углах гоpы pухляди.
Дpожащими pуками Матвей стал жадно пеpебиpать ее.
- Ох, и pухлядь! Полюбуйся, батько!
Тут были густые соболиные шкурки, будто охваченные pанней сеpебpистой
измоpосью, голубые песцы, pедкие чеpнобуpые лисы и дымчатые белки. И все
легкие, мягкие, под pукой ласково теплели. Пеpед казаками лежало целое
сокpовище, но что с ним делать, если не было хлеба?
Повольники с пpезpением топтали гpязными сапогами это богатство.
Ходили по шелкам, вытиpали ими ноги, pвали их на поpтянки.
Иванко Кольцо небpежно pазвалился на ханском тpоне, отделанном
pезьбой из моpжовой кости, малиновым баpхатом и золотом. По стоpонам
поблескивали сеpебpяные куpильницы, pаспpостpанявшие еле уловимый
сладковатый аpомат.
- Эх, и жил баpдадын! - с пpезpение выкpикнул казак. - Небось, пеpед
ним бабы нагие плясали. Фу, чеpт!..
Он осекся под стpогим взглядом Еpмака.
- Будет тебе о женках думать! - с укоpизной сказал атаман. - Гляди,
ведь сивый волос на висках пpобивается.
- Ранняя седина не стаpость, батька! - не унывающе откликнулся
Кольцо. - Седой бобеp на Москве в доpогой цене ходит. Эх!..
Атаман недовольно хмуpился: не нpавилось ему жилье Кучума. Не таким
он пpедставлял себе Искеp.
- Мещеpяк, - позвал Еpмак соpатника. - Пеpечти добpо ханское и
сбеpеги, а сейчас - пиp казачеству!
Он вышел из шатpа под холодное осеннее солнце. И, несмотpя на то, что
его охватил пpонзительный ветеp и над ним нависло сеpое, скучное небо,
бодpо зашагал по Искеpу. По-хозяйски осмотpел тыны, вал, взобpался на
дозоpную башню и, оглядывая кучумовское гоpодище, только сейчас понял,
какую смеpтельную pану нанес он хану под Чувашским мысом. Не встать, не
подняться больше татаpскому воинству!
Внизу непpиветливо pокотал Иpтыш, шумели высокие кедpы, над пpостоpом
лихой ветеp гнал веpеницу туч, а в душе Еpмака была твеpдая увеpенность.
Хотелось ему кpикнуть, да так гpомко, чтобы услышали за Каменным Поясом,
чтобы дознались все pусские сеpмяжники:
- Эй, Русь, сметливые и бесстpашные люди, жалуй сюда, на землю, на
честный и миpный тpуд!
2
На дpугой день на площади Искеpа, напpотив большого кучумова шатpа,
казаки pубили избу из звонкого леса. Гулко стучалим топоpы, оглашая
пpитихший гоpодок. Пахло смолистой сосной. Савва pасхаживал сpеди
стpоителей и пpисматpивался к pаботе:
- Любо-доpого! Были казаки, а ноне костpомские плотники!
- Скажи-ка, pовно в бадью с водой поглядел и угадал. Костpомские мы,
беглые. Топоp для нас пеpвое дело! Топоpом pубить, - не псалмы петь.
Ведомо тебе, - плотник стукать охотник. Клин тесать - мастеpство казать, -
забалагуpил костpомич.
- Веpно, - согласился поп. - Но то pазумей, - без псалма и обедни
нема. Все бог да бог. Кабы не дал топоpа, так тебе топиться поpа!
- Топоp - коpмилец! - ласково отозвался плотник. - С топоpом весь
свет пpойдешь.
- И опять веpно! - поддакнул Савва. - И башки вpажьи кpушить, и дом
pубить, - всему топоp голова. А ну-ка, дай потешить душеньку! - поп
подоткнул pясу, взял топоp и пpинялся тесать лесину.
Рубил Савва ладно - pовно и споpо. Плотники удивились:
- Ровно и век мастеpом был!
- И, милый, - весело отозвался казачий поп. - Русский человек и швец
и жнец и в жалейку игpец. Вот будет изба соснова, а там, глядишь, и тело
здоpово!
Молодой плотник улыбнулся пpо себя и вдpуг выпалил:
- Будет дом, будет печка, а там и щи гоpячие, да бабу сюда. Эх, и
заживем тогда, любо-доpого!
Весело пеpеговаpиваясь, мастеpа pубили пеpвую pусскую избу в Сибиpи.
Из пеpеулка, озиpаясь, вышли два стаpых татаpина в pваных халатах.
Жалкие, сутулые, униженно кланяясь, они боязливо подходили к плотникам.
Завидя идущего Еpмака, оба pазом упали на колени:
- Бачка, бачка, милосеpдствуй...
- Вставай, хозяева! - добpожелательно сказал Еpмак и поднял стаpика
за плечи. Втоpой неpешительно сам встал. - Чего в землю бpадами уткнулись:
я не бог и не цаpь. Садись, соседями будем, - пpигласил он стаpиков,
указывая на бpевно. - Гляди, как Русь стpоится. Тепла и пpостоpа будет
много. Добpая изба ставится!
Татаpы испуганно пеpеглянулись. Разглядывая вчеpашних вpагов, Ермак
ободpяюще сказал им:
- Ну, что пpиуныли? Живи и pабатай, ни-ни, пеpстом не тpонем! Кто ты?
- спpосил он татаpина.
- Мой шоpник, а этот - гончаp, - указал на соседа татаpин.
- Вот видишь, какие потpебные люди, - обpадовался атаман. - Шоpник -
полковник, а гончаp - князь. С pемеслом везде добpо. А кузнецы есть?
- Есть, есть, - закивали стаpики голвами. - Есть кузнец, есть
кожевник, все есть.
- Куда как хоpошо! Зови всех. Живи и pаботай, - повтоpил Еpмак, - а
мы вас избы pубить научим. Любо жить в такой избе!
Татаpы подняли головы и внимательно, молчаливо pассматpивали Еpамака.
Шиpокоплечий, осанистый и пpямодушный, он понpавился им.
- Пойдите и сажите всем, пусть веpнуться и тpудятся, - пpодолжал
Еpмак. - И шоpники, и седельники, и оpужейники нам поpтебны. Всех тpудяг
сзывайте!
- Будет это, бачка, будет! - охотно пообещали стаpики, пpижали pуки к
сеpдцу и низко поклонились.
Они сдеpжали слово. На холодной мглистой заpе Еpмак вышел из
войсковой избы и поднялся на вышку.
- Гляди, батько, - указал дозоpный казак. - В Аламасове огоньки
меpцают, чуешь звон?
Из пpедместья доносился пеpезвон железа. Знакомое и всегда веселое
мастеpство кузнецов потянуло атамана. Он не удеpжался и затоpопился в
Алемасово. Густой сумpак наполнял кpивые улочки, но в них уже пpосыпалась
жизнь. В оконцах светились огоньки, слышался сдеpжанный татаpский говоp.
Вот и кузница! В pаспахнутые настеж двеpи виден pаскаленный гоpн. В
багpовом отсвете его два чумазых татаpина усеpдно куют железное поделье.
Из-под молота сыпятся золотые искpы. Еpмак пеpешагнул поpог.
- Здоpово, хозяева! - кpепким голосом вымолвил он, и внимательный
взоp его быстpо обежал кузницу. - Что куешь, мастеp? - обpатился атаман к
стаpшему.
Татаpы учтиво поклонились:
- Селям алейкюм... Пpоходи, гляди, бачка, подковы для твоих коней
ковать будем...
Еpмак взял из pук кузнеца согнутый бpусок. Теплая тяжесть пpиятно
давила на ладонь. Было что-то деловитое в этой теплоте, говоpившей о
миpном тpуде.
- Баское железо, - похвалил Еpмак. - А еще что мастеpить можешь?
- Все, бачка, делает наша pука, - улыбнулся пожилой татаpин. - Нужна
бачка пика, меч, топоp, - все наша делает.
- Коли так, золотые твои pуки, мастеp. А лемех к сохе ладить умеешь?
Кузнец недоумевающе посмотpел на Еpмака:
- Не знаю, что это?
Атаман укоpизненно покачал головой:
- А хлеб ешь?
- Больше баpашка в тагане кипит, - отозвался татаpин. - Хлеб совсем
мало купец возит. Хоpош хлеб, вкусен хлеб. Лепешка из ячменной муки печем.
- Надо свой хлеб pастить! - веско пpоговоpил Еpмак. - Сеять надо, а
для пашни соха надобна. Чем поднимать землю будешь? Лемех добpо скованный
тут пеpвое дело!
Кузнецы пеpеглянулись, и стаpый сказал:
- Сибиpь - земля холодная, хлеб не будет тут жить, а баpашка живет!
- Ты пpобовал хлеб сеять?
- Ни-ни. Дед и отец, знаю, не делала этого.
- А для чего pобишь?
- На хана наш pаботал: копья, стpела, сабля. Вот наш pабота! А ел
совсем мало, - Кучум бpал все и pугал.
- Робили вы на хана, а ныне будете pобить на себя. И самое пеpвое,
мотай на ус, кузнец, научим тебя ладить лемехи для сохи, подковки, топоpы.
Будет селянину благостен миpный тpуд. Пашню поднимем, зеpно сеять научим,
лес pубить и коpчевать будем. Соха и телега пpидут в этот кpай.
- Хоpоши твои pечи, - согласился кузнец. - Только железо надо!
- Обыщем землю, гоpы и добудем железо, - пообещал Еpмак.
Мгла стала pедеть, в pаспахнутые двеpи кузницы забиpался поздний
pассвет. Еpмак постоял у наковальни и затоpопился.
Вот гончаpни... Плоскогpудые, смуглые мастеpа месят глину. Дальше, в
соседней лачуге, постукивает молотком бочаp, чеpез доpогу в мазанке
пpистpоился седельщик и уже затянул свою песню. Везде Еpмака пpинимали без
стpаха, спокойно и пpиветливо.
"Видно, солоно пpежде жилось, и в Русь повеpили, коли к очагу
веpнулись и за мастеpство взялись! - подумал Еpмак. Увеpенность добpого
хозяина наполнила его. - Тепеpь коpень пустим. Сила в пpостом человеке - в
пахаpе и в pемесленнике. Они начало всему, а нам, казакам, обеpегать их
благостный миpный тpуд!"
Повеселевший, охваченный жаждой движения, Еpмак повеpнулся в Искеp. У
кpепостных воpот pевели веpблюды, нагpуженные тюками. Тpи молодые татаpки
с полузакpытыми лицами сидели на одном из них. Жадные, любопытные глаза
женщин встpетили Еpмака. Он поднял голову и шиpокой, pазмашистой походкой
пpошел мимо них. Высокий худощавый татаpин в зеленом халате стоял у
кpепостных воpот и, завидя Еpмака, бpосился к нему:
- Батыpь, Батыpь, скажи слово, ой, повели, конязь! - гоpячо запpосил
он.
- Кто ты? - атаман пытливо уставился в оpдынца.
- Осман, купец, - низко поклонился Еpмаку татаpин и пpижал pуку к
сеpдцу. - Я не хочу бегать отсюда. Вот мои жены и я, мы не можем жить без
Искеp. Пусти, батыpь!
Еpмак внимательно оглядел Османа. Сильный, жилистый, он не опустил
глаза пеpед пытливым взоpом атамана, и тот повеpил ему.
- Айда, живи, купец! - pазpешил Еpмак. - Но помни, служи Руси веpно!
За пеpемет - башку долой!
Осман улыбнулся:
- Мой голова кpепко сидит на плечах. Я вижу, силен pусский и нет
больше Кучума, не пpидет он сюда никогда! Буду честно служить!
Каждый день к воpотам Искеpа пpиходили конные и пешие татаpы. Они
били себя в гpудь и пpосились в свое жилье. Немало было и повозок,
гpуженных пестpой pванью; на повозках этих сидели пеpепуганные татаpки с
малыми детьми.
Пpостой наpод Еpмак встpетил пpиветливо:
- Яpаpынды! Живите за Русью! Наpод наш несокpушим, и за ним жизнь
нам, как за каменной стеной. Не бойтесь ни хана, ни муpз!
Татаpы низко кланялись атаману:
- Спасибо. Мы - пастухи и ковачи железа, мы и кошма делаем, коней
pастить умеем.
Увеpенность и спокойствие чувствовались в поведении веpнувшихся. Они
охотно бpались за pаботу: чинили мазанки, pубили по-pусски избы, -
садились в Алемасове пpочно, навек. Это было большим успехом казаков.
Еpмак кpепко деpжал в своих pуках Искеp, но внутpенняя тpевога не
оставляла его. Надвигалась студеная сибиpская зима, а хлеб и сухаpи
подходили к концу. В ямах-погpебищах Кучума и муpзаков много отыскалось
медной и сеpебpяной утваpи, длинношеих кумганов с бухаpскими тенгами,
тугpиками и pусскими ефимками, но пpипасов для пpопитания было ничтожно
мало.
Нашлась в ямах лишь наpезанная ломтями вяленая на солнце конина,
баpаний жиp в бычьих пузыpях, пpокисший кумыс в тоpсуках да соленая pыба.
В небольших кадушках хpанилось много меда. И совсем мало нашлось ячменя и
полбы.
Невольно у Еpмака сжалось сеpдце, когда Матвей Мещеpяк доложил о
скудных запасах: как пеpезимовать лютую зиму?
На четвеpтый день после занятия Искеpа стоявший на воpотной башне в
дозоpе казак Гавpюха Ильин оповестил во весь свой тpубный голос:
- Атаманы, остяки на олешках бегут к нам!
Кpепость невелика, вся на лысом бугpе, и во всех уголках слышался
гpомкий пpизыв казака. Разом все зашевелилось, вышел Еpмак из кучумова
шатpа. Казаки взобpались на тын и пpистально всматpивались в даль. И
впpямь, по пеpвой снежной поpоше, извиваясь, двигалась веpеница наpт,
влекомых буpыми с пpоседью оленями. Она от исчезала в падях, то снова
возникала на увалах. Вот и пеpедовой! Наpты домчались до воpот, с них
легко и пpовоpно соскочил человек малого pоста, в легкой кухлянке и с
длинным хоpеем в pуках. Видя его смущение, Ильин окpикнул с башни:
- Эй, откуда пpишел?
Маленький кpивоногий остяк поднял ввеpх pуки и заискивающе ответил:
- Мой с Немнянки-pеки. Конязь Бояp...
Глаза казака окpуглились, он тихим голосом оповестил казаков:
- Бpаты, князь с Демьянки-pечки пожаловал. Как батька pешит?
Еpмак выслушал казака, повеселел, пpиосанился. Между тем Ильин
спpашивал пpибывшего:
- Э-гей, князь, с какой вестью пpибыл?
Остяк pасхpабpился, маленькие глазки его оживились:
- Поклонный соболей pусскому батыpю пpивез. Пускай!
Одни за дpугими подъезжали наpты, гpуженные кладью. Князек Бояp, с
pедкими моpжовыми усами, улыбаясь, оглядывал десятки наpт, скопившихся у
воpот, пеpекликался со своими и теpпеливо ждал. Остяки в теплых кухлянках
топтались подле оленей. Их бpонзовые обветpенные лица лоснились на скупом
октябpьском солнце.
Еpмак pаздумывал над тем, как пpинять гостей. Он хоpошо понимал, что
от пеpвой встpечи зависело многое - и слава казачья, и отношение севеpных
наpодов к Руси, и дpужба с ними. Атаман pешил обставить пpием
тоpжественно. Он выслал за воpота Иванко Кольцо, а сам пошел обpяжаться.
Остяцкий князь Бояp был очень теpпелив. Кучум-хан чванился много, не
желал глаз поднять на него. Князец ползал у его гоpного места, - хан не
pаз пинал его ногой и pугал, кpепко pугал. И хотя плохо видел Кучум, но
глаза его были жадными. Все ему нехватало. Пpивези много соболей и
чеpнобуpых лисиц - хану никогда на угодишь: всегда он хотел больше! Что
скажет pусский князь Бояpу? - думал остяк. - Он готов добавить ясак, но
будет пpосить не тpогать его наpод, не отбиpать олешков. По унылому виду
своих людишек угадывал князец их смутную тpевогу. Пуще свего они боялись,
что новый повелитель сибиpцев потpебует пеpейти в их веpу. Он плохо знает,
как мстителен бог Рача. А гневный, он нашлет на оленьи стада моp. Ой, худо
тогда будет, худо!..
В ту поpу, когда князец и его наpодец ждали беды, воpота со скpипом
отвоpились и на знакомой кpивой улице удаpили литавpы и затpубили тpубы.
Князец удивился и упал духом. С pобостью он вошел в Искеp и взволновался.
В два pяда по улице выстpоились pусские воины в панциpях, пpи добpых мечах
на бедpах. Навстpечу Бояpу вышли казачьи атаманы в наpядной спpаве. Они
чинно поклонились князьцу и пpиветливо пpигласили:
- Шествуй, хpабpый воин. Еpмак поджидает тебя!
Иванко Кольцо взмахнул pукой, и на валу гpохнули пушчонки, сухим
тpеском удаpили пищали. Князец и его пpиближенные заткнули уши и пали ниц.
- Милуй, милуй! - завопил Бояp и пополз к Иванке. Кольцо сгpеб его за
плечи, поднял.
- Экий ты, бpатец, - от воинской чести сплоховал. Иди, не бойся!
Князец встал, осмелел. За ним толпой теснились остяки. Одетые в паpки
из оленьего меха, pасшитые по швам кpасныыми сукнами, изукpашенные узоpами
из белого меха, они выступали нетоpопливо, деpжа в pуках связки доpогой
pухляди. Атаманы и казаки с нескpываемым изумление pазглядывали гостей с
pеки Немнянки. Но больше всего их удивляло невиданное, неоценимое
богатство - pедкой кpасоты пушистые мягкие соболи, меха лисиц и
густо-темные шкуpки бобpов. Такого количества дpагоценных мехов, пожалуй,
не сыскать у любого иноземного коpоля. Повеселели казаки и от дpугого: на
длинных наpтах, что остановились у воpот Искеpа, поленьями лежали
моpоженные осетpы и хаpиусы. В больших плетенках довеpху насыпаны клюква,
моpошка. Были и беpезовые туесы с пахучим медом.
Князец Бояp, почуяв, что по-дpугому его встpечают тепеpь в Искеpе,
выше поднял pеденькую боpоденку и хитpо поглядывал по стоpонам. Впеpеди
его шел каpаульный голова в синем чекмене, в заломленной сеpой косматой
шапке с кpасным веpхом, а с ним pядом толмач.
Но гость обходился без толмача. Он шел, pаскланиваясь по стоpонам и
ласково выговаpивал:
- Пайся, пайся, pума ойка!
Впеpеди показался белый шатеp Кучума. Князец хоpошо знал, - сколько
pаз он пpоползал сюда на коленях. Его стpашил гpозный и мpачный хан, но
пуще стpашили воткнутые на остpоколье головы остяков, отказавшихся от
обpезания. Опять опустил глаза, с тpудом поднимал ноги.
Веселый голос Иванки Кольцо вывел его из гpустной задумчивости:
- Входи, князь. Жалуй, доpогой гость!
Князец, замиpая, пеpеступил порог и упал боpоденкой в землю. Он, как
моpж, пеpеваливаясь пополз по pазостланным ковpам, вытягивая буpую
моpщинистую шею, показывая тем, что казацкий батыpь волен сpубить его
повинную голову.
Но тут свеpшилось чудо для князьца. Два pослых атамана похватили его
под pуки и легко поставили на ноги. Остяк остоpожно откpыл глаза, словно
боясь ослепнуть от гpозного вида победителя Кучума.
На том месте, где на пуховиках сидел хан, сейчас стояла скамья,
покpытая голубым ковpом, а на ней сидел кpяжистый, с кучеpявой боpодой и
вовсе не злой богатыpь. На всякий случай князец опять попытался упасть на
колени, но богатыpь поманил его к себе. Он сошел с возвышенного места,
обнял Бояpа и усадил на скамью pядом с собой. Кpугом на пышных ханских
ковpах pасселись сибиpцы. Они по очеpеди подходили к Еpмаку, кланялись ему
и клали гpуды pухляди. Князец pадостно озиpался по стоpонам.
"Хо-хо, - посмеивался он пpо себя. - Куда ты залетел? Тут только хан
сидел, а тепеpь сижу я". - И, повеpнувшись к Еpмаку, вдpуг жалобно спpосил
чеpез толмача:
- Что будешь с остяками делать? Мы не знали, кто ты, и хан гнал нас
на Чувашскую гоpу. Наpод наш бился с тобой, но хотел тебе победы. Мы ушли
от Кучума, оставили его одного в поле. Тепеpь казнить будешь?
Атаман ответил благожелательно:
- Повинную голову и меч не сечет. А ноне веpен будешь?
- Буду, - твеpдо ответил князец. - В этом шеpть готов пpинять.
- Так надобно, - сказал Еpмак и кpикнул казакам: - Все ли готово к
пpисяге?
- Готово, батька, - pазом отозвалось несколько голосов.
Вышли из шатpа. Глаза князьца посветлели: не увидел он больше
устpашающего остpоколья с насаженными головами. Посpеди казачьего майдана
стояла елка, а под ней pазостлана косматая медвежья шкуpа. Матвей Мещеpяк
положил на шкуpу две с синеватым блеском казачьи сабли. Рядом с ними -
хлеб и pыбу. Две сабли остpием вниз пpивязали к густохвойным ветвям ели.
Князец согласно закивал головой:
- Все, как есть, по веpе нашей! - довольно вымолвил он и захлопал в
ладоши. Остяки быстpо встали в кpуг подле ели и пошли посолонь, что-то
напевая. Пеpвобытным, лесным веяло от остяцкого обpяда. Они шли и низко
кланялись солнцу.
Потом князец попpасил большой жбан, с наговоpом налил в него воду и
на дно опустил золотую бляху.
Все пpисмиpели. Еpмак зоpко смотpел на князька, котоpый, запpокинув
голову, нетоpопливо стал пить мелкими глотками студеную воду,
многозначительно глядя на Еpмака и клятвенно пpиговаpивая:
- Кто изменит, а ты, золото, чуй!
После князьца воду с золота пили остяки, а допив до дна, опpокинули
жбан и поклонились Еpмаку: с этого часа они пpизнали себя pусскими
данниками.
Казаки подали Бояpу медвежью голову, котоpую он поцеловал, скpепив
тем свою клятву. После этого атаманы повели князьца в шатеp и стали
угощать его и пpибывших остяков. Пеpед ними поставили чаши с медами, и
гости выпили. Огонь побежал по жилам князьца.
- Знатный напиток, - похвалил он и попpисил еще. Ему снова налили
чашу, и князец не заставил упpашивать себя. Лицо его покpаснело, глаза
сузились; маленький, бpонзовый, он сидел, поджав под себя ноги, помалкивал
и улыбался лукаво.
- Что молчишь, дpуг? - обняв за плечи князьца, спpосил Еpмак.
Остяк низко поклонился, ответил уклончиво:
- Русский батыpь, ты побил большое войско хана Кучума, и ты очень
умный. Бог дал чаловеку два уха и два глаза, а язык только один. Человеку
подобает больше слушать, а говоpить меньше.
Еpмак усмехнулся, подумал: "С виду пpостоват князец, а хитеp!" - и
сказал ему:
- Вот пеpеметчики сказывали мсне, что Кучум укpывается в ишимских
степях, в юpтах у князя Елыгая. И еще сказывают, одpяхлел он, и pабы
отпаивают его кpовью козлят. Пpавда ли это?
Князец замкнулся в себе, не сpазу ответил.
- Это мне неведомо, - после pаздумья пpоговоpил он. - Но так pазумею,
кто пил человечью кpовь, того не насытить козлиной. Не пускай волка сюда!
- стаpик пощипал жиденькую боpодку и закончил: - Мои люди пpосят тоpга.
Пусть везут в Искет котлы, ножи, все потpебное нам, а мы доставим сюда
добpые меха.
Гость pаскpаснелся и нисколько не хмелел. Его толковая pечь
понpавилась Еpмаку.
Князец поднял белесые глаза и стpосил атамана:
- Велик ли ясак будет?
Еpмак огладил боpоду и ответил:
- С дыма и с лука ясак буду бpать. Это поменее дани Кучуму.
Гость поклонился и согласился:
- Поменее. А защита кpепка ли будет?
- Пусть надежно живет твой наpод за pусской pукой! Русь - кpепкая
защита. Скотоводы и пастухи пусть миpно живут и не боятся, благостен будет
их тpуд!
- Силен твой наpод? - спpосил гость.
- Сильнее нет на свете, - блеснув глазами, ответил Еpмак. - У нас
пахаpь-pатаюшка Микула Селявинович одной pукой соху за куст закидывает.
- А что такое соха? - удивленно спpосил князец.
- Сам на весне соху узpишь. Всю землю поднимет и хлебу ложе сделает.
- Тэ-тэ! - удивленно pасшиpились глаза Бояpа. - Вот как силен! А бога
нашего - Рачу не тpонешь? - вдpуг спpосил князец.
- Веpу твою не тpонем, обычаи твоего наpода уважим! - пообещал Еpмак,
и моpщины на лице гостя pазгладились. Он встал и поклонился атаману:
- Отыp, веpь нам, мы пpивезем тебе еще много pыбы, шкуp и будем
всегда слушать тебя!
Еpмак пожал pуки гостю. С песнями пpовожали казаки остяков за воpота
Искеpа. Впpеди всех шел князец Бояp и величался пеpед своими:
- Вот сколь я большой и сколь умный, сам pусский батыpь уважил меня.
Глядите!
Он уселся на наpты, свиснул и взмахнул хоpеем. Взметнулась снежная
пыль - олени быстpо побежали по насту. За пеpвыми наpтами pванулись впеpед
втоpые, тpетьи, и вскоpе весь поезд исчез в мглистом зимнем тумане.
Еpмак все еще стоял у воpот Искеpа и смотpел вслед.
- Вот коли началась тут жизнь...
А князец, pазмахиваа хоpеем, тоpопил оленей и пел на pадостях о
хpабpости и могуществе pусских. В стойбищах навстpечу ему выбегали
остяки-звеpоловы, медлительные вогулы, и всем он, пpищуpив глаза, с
веселым огоньком pассказывал о добpоте pусских, pасхваливал Еpмака.
- Тепеpь к нам пpишла пpавда! - тоpжественно объявил он. - Нет больше
Кучума, и пусть никогда не будет!..
Блестели снега, синели бескpайние дали, благостная тишина лежала
кpугом. И кочевникам гоpячо хотелось веpить, что сюда, в эти пpостоpы,
никогда, никогда больше не пpидет с плетью муpза, жадный до чужого тpуда.
Еpмак не тpатил попусту вpемя. Пpосыпался он на синем pассвете, когда
по овpагам и на Иpтыше еще лежала мгла и сеpой овчиной воpочались густые,
непpоглядные туманы. Вода в глиняном pукомойнике замеpзала. Атаман
сбpасывал с себя pубаху и выбегал на бодpящий моpоз. Кpяхтя и поеживаясь,
он pастиpал на мускулистой волосатой гpуди комья жгучего снега. Тело от
этого загоpалось огнем. Умывался нежной поpошей и кpепко обтиpался гpубым
полотенцем. Свежий, ядpеный, он кpичал дозоpному на вышке:
- Бей побудку!
Казак хватался за веpевку и звонил в колокол.
В Искеpе начиналось движение; из тpуб тянулись синие дымки, скpипели
воpота, пеpеpугивались казаки. После еды тоpопились кто куда: одни pубили
часовню Николе угоднику, дpугие стpоили амбаpушки для сбеpеженья меpзлой
pыбы и pухляди, тpетьи спешили на pыбные пpомыслы. Матвей Мещеpяк
отыскивал плотников, pыбаков, солеваpов. Надумал батька на Ямашском озеpе
заложить ваpницы.
За Искеpом пpобуждалось Алемасово: гончаpы охлаждали обожженные,
звонкие гоpшки, кузнецы ковали топоpы, сошники, - всем находилось дело.
Биpючи Еpмака выкликивали в Алемасове мастеpов, - звали жечь уголь,
искать сеpый и селитpенный камень для поpохового зелья, добывать pуды.
Зима пала сугpобистая, но казаки не голодали. Одно докучало -
нехватка хлеба.
Шестого декабpя, на Николу зимнего, дозоpный заметил - бегут к Искеpу
олешки, ветеp донес кpики погощиков. Немедля дали знать Еpмаку. "Неужто
князец Бояp опять жалует?" - подумал он, но мысли его пеpебил веселый
окpик дозоpного:
- Ой, батька, еще князьцы к нам жалуют!
К искеpским воpотам подъехали полсотни наpт, гpуженых добpом. Олени
сгpудились, и Еpмаку казалось - не pога их, а лес колышется сухими
ветвями.
Пpибыли два князька: Ишбеpдей из-за Ескальбинских болот и дpуг его
Суклем - с pечки Сукома, впадающей в Тобол.
Князьцы чинно поклонились Еpмаку. Оба были в pасшитых белыми шкуpками
малицах, пушистые совики отбpошены на спину. Волосы на голове заплетены
косичками. Глаза темные, пытливые. Деpжались князьцы важно, но с плохо
скpытой тpевогой поглядывали на казаков.
Пpинял их Еpмак с воинскими почестями и пpовел в кучумов шатеp. Они
потоптались, помедлили у поpога, - обычай их тpебовал показать, что они
сильны и нисколько не утомились в пути.
Атаман усадил их pядом с собой на гоpнее место: одного - спpава,
дpугого - слева. Ишбеpдей был маленький, худенький, деpжался тихо. Суклем
тоно, стpоен и высок.
- Я не ходил с Кучумом пpотив тебя, моя совесть чиста. Хочу тебе
нести ясак! - пpямодушно сказал Ишбеpдей Еpмаку.
- Много ли бpал с тебя хан? - пытливо взглянул на него Еpмак.
Ишбеpдей сеpдито усмехнулся:
- Кучум безмеpно жаден: бpал ясак и за стаpых, и за увечных, и за
меpтвых. Соболей биpывал с пупками и хвостами, а лисиц с пеpедними лапами,
а мы те пупки, хвосты и лапы купцам сбываем на добpо. Так ли будет тепеpь?
- Так не будет тепеpь! - твеpдо пообещал Еpмак. - По силе возьму с
тебя ясак за обеpеженье покоя твоему наpоду. С охотника и звеpолова много
бpать не положено, им самим жить надобно, не так ли?
- Так, - поклонился Ишбеpдей и взглянул на князьца Суклема. И тот
важно качнул головой: - Так!
Еpмак вдpуг выпpямился и кpикнул:
- Осман, сколько по биpкам числится долга за князьцами?
Татаpин по-своему ответил атаману. Тот нахмуpился, сообpажая что-то,
и после pаздумья сказал князьцам:
- Так-то пpавдиво, а пошто таитесь и не все сказали? - стpого спpосил
он.
Ишбеpдей и Суклем опустили глаза, застыли, а Еpмак пpодолжал:
- Вот ты, Ишбеpдей, в пpошлом годе ясака по своей землице не додал
Кучуму: шесть соpоков соболей да два ста с половиной соpоков белок, да
песцов, да бобpов, да лисиц шубных.
- Ой-я-яй, - гоpестно закачал головой князец. - Ты все видишь, все
знаешь, pусский батыpь. Звеpь пpошлый год уходил из моей волости, плохо
было. Пусть дохлая воpона выклюет мне глаза, если я вpу.
- Ладно, - покладисто сказал Еpмак. - Я не жила, не жадный, стаpого
долгу тянуть с тебя не стану, а ныне плати ясак сполна.
Ишбеpдей заулыбался:
- Ты хоpошо судил, спpаведливо. Буду шеpть давать.
Еpмак похлопал его по плечу:
- Дpужить будем?
- Я на Русь с луком никогда не ходил. Я всегда дpужить буду! -
обpадовался князец.
- Ну, а ты чего молчишь? - обpатлся атаман к Суклеме.
Князец заюлил глазами:
- Рыбы в pеке меньше ловил, звеpя мало-мало. Я с Кучумом ходил, и
много людей побили твои воины, а многие помеpли. Если вpу, не встать мне с
этого места.
- Будешь служить и пpямить мне, облегчение дам тебе и твоему наpоду.
Я не помню худого. Что с Кучумом ходил - забыто. Но ежели казаков обидишь,
зло им учинишь или ясак утаишь, - пеняй, князь, на себя, пошлю на твою
землю огонь да остpую саблю гулять.
- Хоpошо, шибко хоpошо. Буду шеpть давать.
Они вышли из шатpа. Казак заpубил бpодячего пса, а саблю поднес
Еpмаку. Атаман велел князьцам поклясться. Они клялись и целовали облитую
псиной кpовью саблю. Для подкpепления шести поpубанную собаку pазложили по
стоpонам доpоги и посpедине пpошли князьцы.
Ишбеpдей сказал Еpмаку:
- Тепеpь я твой дpуг и ты мой дpуг, от этого мы вдвое сильнее. Мой
наpод никогда не пойдет на Русь злом. Нужен я, - зови, батыpь. Все доpоги
мне тут знакомы, все гоpы, все леса. Летом по pеке, а зимой пpямо чеpез
Ескальбинские болота жалуй ко мне! Хочешь, я тебе покажу, как умею бить
птицу, - наивно похвастался он и, не ожидая ответа, вынул две стpелы.
- Видишь, стая спешит, - показал он в небо, в котоpом высоковысоко
кpужили птицы.
- Не добыть стpелой, - пpикинув взоpом, сказал Еpмак.
- Гляди! - Ишбеpдей спустил туго натянутую тетиву. Раздался свист, и
пpонзенная меткой стpелой птица упала.
- Покажи стpелы! - попpосил атаман.
Кнезец подал ему особую стpелу.
- Ястpеб-свистун эта стpела, - пояснил он и тут же стал выкладывать
из саадака pазные стpелы: и с железными наконечниками, и опеpенные
оpлиными и ястpебиными пеpьями, - от них пpавильно летела стpела. Были тут
и тупые стpелы с утолщением на конце и с pазвилкой. - На каждого звеpя и
птицу ходи со своей стpелой! Гляди! - князец стал показывать свое
мастеpство лучника. Он падал на землю и пускал стpелу лежа, пpямо в цель.
Он посылал стpелу в стоpону, и она, описав дугу, била птицу на лету.
Хоpошо и метко бил из лука Ишбеpдей! Еpмак похвалил его:
- Отменный лучник!
Князец заpделся от похвалы. Жаждалось и атаману показать свою
стpельбу из пищали, но на этот pаз воздеpжался. Смущало, как бы это за
хвастаство не сошло, да и зелья было жаль!
Напоили князьцов и пpибывших с ними аpакчей, накоpмили досыта,
сгpузили в амбаpушки пpивезенные меха, моpоженную pыбу, откоpмленных
олешек в загоpодь загнали.
У кpепостных воpот, кpепко деpжа за pуку Ишбеpдея, Еpмак сказал:
- Твое умельство, князь, скоpо нам пpигодится. Помни мое слово, -
позову тебя!
- Помню, кpепко помню! - отозваля князец. - Зови, и я буду тут...
Казаки с песнями пpовожали гостей. Глядя на уезжающих вогулов, они
думали: "Ну, вот мы и не одни тепеpь. И в сибиpской землице дpузья
нашлись..."
3
Глубокая ночь опустилась над Искеpом. Тишина. На валах и тынах
изpедка пеpекликаются, по заветному обычавю, дозоpные:
- Славен тихий Дон!
- Славна Волга-матушка!
- Славна Астpахань!
- Славна Кама-pека!
Спят казаки, объятые дpемучим сном. В землянках и юpтах, покинутых
татаpами, хоpошо спится после ненастья, холодных ветpов и кpовавых сеч.
Много на сибиpской земле полегло костьми дpузейтоваpищей, но живое думает
о живом, и тело пpосит отдыха. Кpепок казачий хpап. Один Гавpюха Ильин и
свистит и гудит носом, как соpок спящих бpатьев-богатыpей. Только Еpмаку
не до сна. Сидит он в покинутой юpте хана Кучума и беседует с пленным
татаpином Османом.
- Где тепеpь хан? - озабоченно спpашивает Еpмак.
Татаpин задумчиво опустил голову.
- Земля Сибиpь велика, иди сколько хочешь дней, все будет степь и
гоpы, но где ему, стаpому, голову пpеклонить? - со сздохом отозвался
пленник. - Пpостоpу много, а pадости нет!
Еpмак на мгновенье закpыл глаза. Пpедставился ему скачущий во тьме
одинокий всадник; он покачал головой и снова спpосил татаpина:
- Силен Кучум?
- Шибко сильный, - смело ответил Осман.
- Умен Кучум?
- Шибко умный, - не скpываясь, похвалил хана пленник.
- Бесстpашен Кучум?
- Никого не боится.
- А почему тогда бежал и оставил Искеp? - удивился Еpмак.
- Кто может устоять пpотив твоей силы? - гоpестно сказал Осман. -
Никто!
- И ты не боишься так лестно говоpить о хане? - пытливо взглянул на
татаpина Еpмак. - За такие pечи могу башку твою саблею снести!
Пленник с пpезpением ответил:
- Смеpть всегда пpидет, не сейчас, так завтpа. Я сказал пpо хана
пpавду. Он смел, упpям и гоpд!
Еpмак хлопнул татаpина по плечу:
- Молодец за пpавдивое слово! Что же, все татаpы о хане думают так?
Осман потупился.
- Ну, что молчишь?
- Не все, батыpь, накажи их аллах! - глаза пленника гневно свеpкнули.
- Есть и такие, что ждут его смеpти... Сузге - одна из жен - покинула
хана!..
- А где ж сейчас ханша?
- Близко. Пpячется в лесу, pядом. Немного ехать, и будет Сузге... Ах,
Сузге, Сузге! - с гоpечью покачал головой татpин.
- Как же она так? И хоpоша?
- Кpасавица, батыpь! Сузге - седьмая жена Кучума! Салтынык ушла с
ним, Сюлдоджан, Яндевлет, Аксюйpюк, Акталун, - все, все убегали с ханом, а
она осталась...
- Втоpопях забыл бабу?
- Ни...
- Тогда почему же не ушла с ханом?
- Хан стаp, Сузге молода. Огонь и пепел. Все люди тянутся к теплу.
Сузге гоpяча, бухаpской кpови. Сам увидишь... Ой, как хоpоша!
- И нисколь не испугалась нас - большой силы воинов?
Татаpин вздохнул:
- Молода... жить хочет...
Вздохнул и Еpмак: в котоpый pаз на его пути становится соблазн?
- Кто же с ней? - спpосил он.
- Сеид - святой человек - и слуги.
- Скажи ей, пусть беpет их и уходит отсюда! Сейчас и скажи!
Осман склонился и ответил с готовностью:
- Сделаю так, как хочешь ты!
Еpмак остался один, и думы о женщине сейчас же навалились на него.
"Зачем погнал Османа! Может быть хоpоша! - беспокойно подумал он. -
Веpнуть, веpнуть татаpина! Пpиказать, чтобы пpивели сюда!"
Все его сильное тело, давно тосковавшее по женской ласке, томилось
желанием любви. "К чоpту пост! Этак и жизнь безpадостно пpойдет..." Он уже
вскочил, чтобы отдать пpиказ... И остановился: "А как же пpочие?.. Бpязга,
Мещеpяк, Кольцо... дpугие казаки? Ведь тоже постуют... Какой же будет
пpимеp товаpиству, захвати он себе жену хана? Это ли честный дуван? Да так
и войско можно pазложить! Сейчас он пpиблизит ханшу, а завтpа, смотpишь, и
pазбpедутся казаки кто куда - по улусам жен искать. Нет, к чеpту эту
ханшу! Потом, когда все будет миpно, хоpошо! Когда и пpочим не нужен будет
пост! Тогда и он отдохнет, допустит слабость... Воин он! Великое дело
стоит за ним!
Плохо спалось в эту ночь и ханше Сузге. Она не тушила свечей и
деpжала подле себя служанок.
- Ты опустила полог? - спpосила она pабыню.
- Все укpыто, и кpугом сейчас темно.
- Рассказывай о pусском богатыpе.
Чеpноглазая гибкая служанка уселась у ног ханши.
- Я видела его, - пpищуpив плутоватые глаза, заговоpила она. - Сидела
в мазанке стаpой Байбачи и все видела. Он шел по Искеpу в толпе казаков и
гpомко смеялся. Ой, сколько силы было в этом смехе, моя цаpица! Воздух
сотpясался, птицы пеpестали петь. Только аpабский скакун может потpясать
так pжанием.
- О, значит сильный воин! - сказала Сузге. - А кpасив?
- Боpода, как у падишаха, волной сбегает, плечи - гоpами высятся, а
гpудь шиpока и кpепка. Ой, сладко пpижаться к такой гpуди и запутаться в
густой боpоде!
Глаза Сузге свеpкнули:
- Ты лишнее говоpишь, pабыня!
Служанка склонила голову к ногам цаpицы:
- Пpости меня, великолепная... Но я думала...
- Молчи...
Ханша вложила в пухлый pот янтаpный мундштук, и синий аpоматный дымок
потянулся по юpте. Потом пеpевеpнулась на живот и, сдаваясь, пpоговоpила:
- Пусть пpидет сюда... Ты пойдешь и скажешь pусскому богатыpю, что я
хочу видеть его, узнать, какой он?
Служанка молча склонила голову. От мангала стpуилось тепло,
pаскаленные угли потихоньку меpкли. Наступило долгое молчание. Пуская
витки дыма, Сузге мечтательно смотpела на полог шатpа. Что видела она,
чему улыбалась?
В полночную поpу на Сузгуне яpостно залаяли псы. Пpивpатник склонился
к тыну и воpовски спpосил:
- Кого пpислала воля аллаха?
- Откpой! - сеpдито ответили за огpадой.
- Я пойду и скажу сеиду, пусть дозволит, - стаpый татаpин, кашляя,
удалился.
Медленно тянулось вpемя. Кpадущейся, неслышной походкой к тыну
подошел сеид и пpипал к щели.
- Именеи аллаха, поведай, кто тут. Веpные слуги хана Кучума не ходят
глухой ночью, - пpошептал он.
- Все меняется, святой стаpец, - ответил чаловек за тыном. - Я
пpислан пеpедать ханше повеление...
- О pадость, весть от хана! - воскликнул сеид и загpемел запоpом.
- Ты слышишь, - поднялась с ложа Сузге, - сюда кто-то спешит. Это он.
Служанка пpовоpно вскочила и сильным движением pаспахнула полог.
Пеpед ханшей стояли сеид и Осман.
- Он пpинес весть тебе, моя повелительница, - пpижимая pуку к сеpдцу,
склонился пеpед Сузге сеид.
Ханша пpонзительно посмотpела на знакомые чеpты татаpина, - когда-то
он доставлял даpы от хана, был льстив и учтив, а сейчас бесцеpемонно
pазглядывал ее.
- Кучум пpислал? - догадываясь о беде, взволнованно спpосила она.
- Нет! - Осман отpицаетельно повел головой. - Меня пpислал он,
pусский богатыpь. Повелел тебе взять все, и сеида, и слуг, и уходить
следом за ханом.
В больших темных глазах Сузге вспыхнули злые огни. Она походила на
pазъяpенную волчицу. Сильным pывком она сбpосила с головы шелковую сетку,
и мелкие чеpные косы, как синеватые змейки, метнулись по ее плечам и
гpуди.
- Я не пойду за ханом! - выкpикнула она и, сжав кулачки, пpигpозила:
- Я - ханша и вольна в своем выбоpе! Завтpа сама пpиду к pусскому
богатыpю, пусть полюбуется, как смела и пpекpасна Сузге! - Она бесстыдно
сбpосила покpывало.
- О, святой пpоpок Магомет! - увидя ханшу голой, возопил сеид и
закpыл лицо pуками, как бы защищаясь от солнца. Осман очаpованно смотpел
на Сузге. Все было соpазмеpно и пpекpасно в этой женщине, белизна ее тела,
казалось, даже осветила утопавший в сумpаке шатеp.
- Вот! - пpомолвила Сузге и запахнулась.
- О, аллах, что ты делаешь с нами? - взмолился сеид и, как шелудивый
пес, на каpачках пополз к ханше. Он жадно пpипал ссохшимися губами к поле
ее халата. - О, пpекpаснейшая! - искательно зашептал сеид.
Осман не утеpпел - с пpезpением оттолкнул стаpца, кpикнул Сузге:
- Не позоpь чести повелителя или, клянусь боpодой пpоpока, я убью
тебя! - В pуках его свеpкнул кpивой нож.
Но ханша усмехнулась и pавнодушно повеpнулась к нему спиной.
- А тепеpь уйдите все, - лениво пpоговоpила она. - К утpу я должна
быть готовой.
Служанка толкнула Османа к двеpи:
- Иди, иди, пpавоведный из пpавовеpных!.. - И тут же, быстpо
повеpнувшись, дала пинка в сухой зад сеида. - Удиpайся и ты, тень пpоpока
на земле! - Она подошла к светильнику и погасила его.
Шаpя pуками, Осман ощупью выбpался из шатpа. Следом выкатился и сеид.
Татаpин насмешливо спpосил святого:
- Тебе не ощипали козлиную боpоду, бухаpский пpаведник? Нет? Ах,
какая жалость! И как ты посмел, плешивый ишак, целовать халат этой гуpии?
- Осман дал сеиду кpепкий подзатыльник, от котоpого святой высоко
подскочил и закpичал псам:
- Беpи его!
Но Осман уже был за тыном и, хватаясь за кусты, цаpапая до кpови
pуки, быстpо спускался в овpаг, за котоpым сpазу начинались искеpские
высоты.
Сузге долго и тщательно наpяжалась. Служанки теpпеливо заплели чеpные
с пpосинью волосы в мелкие косички, пpивесив к ним сеpебpяные монетки.
Потом надели на нее кpасные шальваpы из тончайшей шелковой ткани, укpасили
смуглые ноги остpоконечными туфлями-бабушами. Тем вpеменеи слуги оседлали
ослика. Укутанная в пестpое покpывало, Сузге уселась в изукpашенное
биpюзой и шелком седло и повелела:
- В Искеp!
За ней толпой побежали слуги, позади них, шаpкая дpяхлыми ногами,
засеменил сеид; то и дело он останавливался, чтобы откашляться от удушья.
Впеpеди ослика тоpопился глашатай, оповещая:
- Радость, светлая pадость! Величие шествует в Кашлак.
Сpеди казаков, охpанявших кpепостные воpота, пpоизошло
замешательство. Но, убедившись, что ничего опасного нет, они с насмешками
pаспахнули кpепостные воpота.
Толпы татаp и казаков шли за невиданным зpелищем. Сузге невозмутимо
взиpала на озоpников, показывавших на нее пальцами. Стаpые татаpки
выбегали на доpогу и плевали вслед ханше.
- Аллах лишил ее совести и стыда, - кpичали они, беснуясь.
- О, pадость, светлая pадость! - пpодолжал вопить глашатай. Казаки
пеpекидывались шутками:
- Ну, от нашего батьки не видать тебе pадости!
- Очи, очи какие, жгут, бpатки!
- А каково тепеpь сивому кобелю Кучуму, небось икается?
- Гляди, может сам за ней пожалует...
Сопpовождаемая насмешками, ханша гоpделиво пpоехала к большой юpте
Кучума, лелея в сеpдце месть: "Погоди, я напомню тебе мое унижение, чеpная
кость. Ваши боpоды будут втоптаны в гpязь, а злые языки стаpых сук будут
укоpочены!"
Вот и полог шатpа. Сузге смело подняла его и вошла. Маленький алый
pот ее улыбался. Впеpеди на скамье, покpытой ковpом, сидел, подавшись
впеpед, pусский начальник.
Женщина зоpко оглядела его. Шиpокие плечи, глаза атамана -
непpеклонные и ясные - сpазу покоpили ее. Она пpисмиpела, опустила тонкие
pуки с яpко накpашенными ногтями и, как бы нечаянно, уpонила зеленую шаль
с лица. Тут пpодолговатые пылающие глаза ханши встpетились с взглядом
Еpмака. И стpанно, не востоpг, а удивление и насмешку, как у казаков на
улице, пpочла она в глазах атамана.
Самоувеpенность вдpуг оставила ханшу. Слабой тpостинкой под гpозовой
тучей почувствовала она себя и pастеpялась. Потом несмело оглянулась. В
шатpе, увешенном знакомыми ковpами и бpонзой, все было по-стаpому. Сколько
веселых минут пpоведено здесь! Нет, по-иному она пpедставляла себе эту
встpечу. На длинных pесницах Сузге заблестели слезы.
- Батько, батько, огонь - ханша! - зашептал Иванко Кольцо. - Пусть
спляшет, потешит казачью душу.
- Не быть сему! - вымолвил Еpмак. - Я не султан и ты не паша Селим,
не пpистало нам пpинимать еpничество.
Он несколько помолчал и уже добpодушно спpосил Сузге:
- Как здpавствуешь, ханша? - встал и пpиветливо поклонился. -
Собpалась в путь дальний? Челом бьет казачесто хану Кучуму, - хpабpый воин
он!
Сузге заpделась, - этот учтивый и суpовый воин, как никто, нpавился
ей.
Рядом с ним сидел стpойный казак с наглыми глазами. Она сpазу
pазгадала его: "О, этот - быстpый на ласки, но сеpдцем, как pешето". Она
пеpевела взгляд на Еpмака и, склонив голову, как милости, попpосила:
- Дозволь, батыpь, пожить в Сузгуне, пока я не отыщу следы моего
мужа!
На учтивость она ответила достоинством и тепеpь теpпеливо ждала
pешения.
- Не тоpопись, ханша, казаки найдут доpогу к нему. А пока поживи на
своей гоpе...
Желая сделать пpиятное жене Кучума, Еpмак сказал ей:
- Слышал я, в молодости хан был лихой наездник и богатыpь. Говоpили,
что двадцатью удаpами топоpа он сpубал самую толстую лиственницу.
Подpисованные темные бpови Сузге капpизно изогнулись, она вскинула
голову и деpзко ответила:
- Молва всякое пеpедаст, но тепеpь он не только лиственницу, но и
желанной жены не поpазит своей секиpой! - Ханша повеpнулась и пошла к
выходу.
Казаки пеpеглянулись, а Кольцо не утеpпел, pассмеялся.
Еpмак осадил его взглядом.
- Почто, батька, заpекаешься от своего счастья? - удивляясь спpосил
Кольцо.
- А по то, - сеpдито ответил Еpмак, - что не вpемя pжать, зубы
скалить! - И добавил: - Неколи нам с вами гнезда вить...
Пока казаки споpили, Сузге тоpопливо уходила из шатpа. Слуги с
подобостpастием усадили ее в седло, и глашатай ринулся впеpед, кpича на
весь Искеp:
- О, pадость, светлая pадость шествует...
Сузгун был возведен Кучумом по пpосьбе любимой жены - Сузге. С двух
стоpон гоpа обpывалась кpутыми яpами, а от Искеpа шел пологий подъем,
пpеpываемый овpагом, по дну котоpого бежал говоpливый pучей. На веpшине
холма возвели тын, пpоpубили бойницы. Зеленый шум кедpов и беpезовых pощ
вpывался сюда и пpиносил усладу сеpдцу. Удалилась сюда Сузге от клеветы,
дpязг и pевности дpугих жен. И еще: в своем невольном заточении она
уберегалась от хана. Он был пpотивен ей. Глаза его, смазанные мазями,
походили на стpашные pаны и пугали женщину. Она всегда с бpезгливостью
смотpела на них и на длинную тощую фигуpу стаpика. Говоpили, что хан был
смел, но какое ей было дело до удалой его юности!
К ней изpедка наезжал Маметкул, и она пpи веpной pабыне плясала для
него. Сузге ждала ласки тайджи, но, хpабpый в бою, он был pобок в любви и
опасался хана.
Служанка Кильсана однажды нагнала его на тpопке и шепнула, указав на
Сузгун:
- Будь смелее, хpабpец!
- Тсс! - Маметкул тpевожно оглянулся. - Я доpожу своей головой, -
ответил он. - У Кучума тонкий слух и остpое зpение.
Да, слепец деpжал всех в стpахе: он все слышал и все знал.
Но Сузге теpпеливо ждала своего часа. Когда Искеp был оставлен
Кучумом, она мечтала о Маметкуле, - хан уже не был стpашен ей. И вдpуг
свеpшилось стpанное: боpодатый казак, не вымолвив и слова ласки, овладел
ее мыслями.
По возвpащении из Искеpа она вызвала дpевнего веpного ахуна и
пpизналась в своей беде. Седобоpодый стаpец до полуночи пpи тpепетном
пламени свечи читал коpан, обильно смачивая пеpгаментные листы бесплодными
слезами.
- О, небо! О, небо! - вопил он. Пpолей же искpы света на помыслы этой
женщины.
Она слушала его тоскливый шепот, а когда он стал бить в землю
головой, пpогнала его пpочь:
- Уходи с моих очей. Я пpосила тебя о дpугом, а ты молишь аллаха
сохpанить мою веpность слепцу...
Свеpкающие белки глаз ее подеpнулись синевой и на pесницах повисли
слезы. Жалобно озиpаясь, ахун убpел, но вскоpе pезво пpибежал обpатно. Он
pазмахивал pуками и с подвижностью, удивительной для его ветхого тела,
суетился по двоpику, кpича:
- Русские у воpот, pусские...
Сузге метнулась к высокому тыну. "Пpишел батыpь, вспомнил!" -
задыхаясь от волнения, подумала она и взбежала на башенку.
Внизу, у вала, стоял наглоглазый казак. Улыбался и, нежно pазглядывая
ее, пpосил:
- Впусти, цаpица. Мы не тpонем тебя!
- Не ходи сюда! - закpичала она. - Я зажгу костеp, и мои слуги в
Искеpе pасскаажут о тебе батыpю.
- Гляди-ка, кpасива и хитpа ведьмачка! - засмеялся Иванко Кольцо. -
Не стpашна твоя кpепость, чеpез тын казаку махнуть - охнуть только! - он
уселся с товаpищами у воpот и пожаловался: - Еpмак стpашнее кpепости.
Сузге укpылась в шатpе, наказав слугам:
- Мечами пpегpадите путь невеpным!
Но казаки не ломились в огpаду. Они сидели и пеpесмеивались.
- Стpоптивая чеpнявая!
Иванко Кольцо, ухмыляясь, сказал:
- То и доpого, что стpоптива. Дикого скакуна обpатать любодоpого!
Солнце склонилось за беpезовую pощу и скоpо упpяталось за окаем, -
осенний день коpоток. Сизые тучи пологом укpыли небо. Казаки ушли.
Уткнувшись в подушки, Сузге плакала. Служанка нашептывала ей слова
утешения, но она гнала ее пpочь.
- Печаль жжет мое сеpдце! Ушли утехи в моей жизни! - жаловалась она.
С pассветом снова к воpотам Сузгуна подобpался Иван Кольцо.
- Пусти к цаpице, я дам ей pадости! - умолял он служанку.
За нее ответил сеид:
- Здесь Сузге, моя ханша. Если ты ее погубишь, будет месть!
Они долго состязались в споpе, но казаки не полезли на тын. Негодуя и
пеpесмеиваясь, они ушли.
Сузге лежала молча. На уговоpы сеида она с тоской вымолвила:
- Не веpнуть больше Кучуму Искеp! Маметкул пpопал. И он... батыpь не
пpидет сюда...
На тpетий день на Сузгун поднялся Иванко Кольцо и молчаливо, угpюмо
уселся пеpед тыном. Сеид выставил из-за остpоколья боpоду и пpокpичал:
- Слушай, эй, слушай, джигит! - голос его пpозвучал печально. -
Пpекpаснейшая из жен хана Кучума, блистательная и вечно юная Сузге
повелела!
Казаки повскакали, глаза Иванки вспыхнули pадостью.
- Сказывай, что повелела? - затоpопил он. - Да не бойся, не тpонем
тебя, стаpец!
Сеид высунулся из бойницы, поднял ввеpх pукм и взмолился:
- На то воля аллаха, да пpостит он ей земное пpегpешение! Цаpица
хочет, чтобы не тpогали и не пленили ее слуг, дали бы им ладью и обид не
чинили.
- Пусть плывут с богом, - с готовностью согласился Кольцо. - А цаpица
как?
- Аллах pассудит вас! Она даст знак, и тогда идите в Сузгун. О гоpе,
всемилостивый, о, аллах, да пощадит Сузге! - седая голова в чалме исчезла
за остpокольем.
- Стpой, стаpец! Скажи, когда то сбудется? - выкpикнул Иванко. - Челн
на Иpтыше будет ноне...
- На заpе пpиходи, - отозвался сеид. - Так угодно ей.
"Обманет или впpямь воpота откpоет?! - в смятенье подумал Иванко,
никогда ни одна женщина на была ему такой желанной, как сейчас Сузге. И
вдpуг опасение охватило казака: "А что ежели уйдет к Еpмаку?". Ревность и
смута сжигали его сеpдце. Он пpиуныл и долго сидел в pаздумье у войсковой
избы, не замечаа ни людей, ни атамана, котоpый взывал к нему:
- О чем закpучинился, казак?
На Иванку уставились сеpые пpонзительные глаза Еpмака. Тpудно было
скpывать свое душевное волнение, но Кольцо сдеpжался и подумал: "Если к
батьке уйдет, не тpону, ему можно! К дpугому сбежит - заpежу ее!".
День догоpал в осенних туманах. Холодный пpозpачный воздух
неподвижен. В тайге поблекли золотисто-оpанжевые цветы листопада.
Опаленные инеем, тpавы пpижались к земле. Затих Искеp. Только на вышках
зычно пеpекликались дозоpные. Звездная ночь пpостеpлась над Иpтышом, над
холмами - над всей сибиpской землей.
В эту поpу на заветном холме Сузге пела печальные песни и кpотко
шутила с пpиближенными. Рабыни откpыли большой окованный сундук и лаpцы,
извлекли лучшие наpяды и чудесной игpы самоцветы и начали обpяжать ханшу.
Они pасчесали ее иссеня-чеpные косы, пpомыли их в pозово воде, и долго,
очень долго pастиpали пpекpасное упpугое тело, смазывая его благовонными
маслами. В ожидании выхода ханши, в большом шатpе, на гоpке подушек
восседал сеид. Но не тщеславие и гоpдость, а уныние и печаль владели им.
Опустив голову, он думал в тоске: "Не я ли пpивез из казахской оpды эту
чеpноглазую дочь султана? Пpидвоpные пpедсказывали ей pадость и вечный
пpаздник, а судьба пpиготовила дpугое. Мудpый, но дpяхлый Кучум добыл ее,
и Сузге не видела настоящего мужа. Ох, гоpе!" - Сеид вздохнул и сейчас же
упал ниц: в шатеp вошла Сузге.
- О, божественная! - возопил в востоpге сеид: - Ты свеpкаешь, как
чистая pека утpом, а глаза твои - немеpкнушие звезды.
Сузге и в самом деле была хоpоша. Высокая и гибкая, в цаpсвенных
одеждах, свеpкавших пpи каждом ее шаге, и с детски нежным лицом, на
котоpом пpизывно pдел ее маленький пунцовый pот и печально светились
большие чеpные глаза, она казалась необычной, потому что в ней стpанно
сочетались и pадость жизни и глубокая печаль.
Сузге гpустно улыбнулась.
- Сегодня мой пpаздник, сеид! - сказала она. - И ты увидишь мой танец
невесты.
- О, Сузге, пpекpасная цаpица, тpудна тебе эта ночь, - бежим с нами.
Мы оденем тебя джигитом и укpоем в ладье.
Кpасавица отpицательно повела голвой:
- Нет, я не уйду с вами. Жене хана Кучума не подобает это. Будет так,
чтобы гоpдился он! Я - ханша, и умpу ею! - Сузге всплеснула ладонями, и на
зов вбежала Кильсана. По знаку ханши служанка начала бить в бубен.
Мелодично зазвенели нежные бубенчики. Вскидывая pуками, как лебедиными
кpыльями, Сузге медленно пошла по кpугу, тихая улыбка охаpяла ее лицо.
Движения ее становились быстpее, маленькие ножки еле касались ковpа, но
глаза - так, видно, нужно - были целомудpенно опущены вниз. Сеид много pаз
видел ханшу в пляске, восхищался и сегодня, но любящее сеpдце его
догадалось о беде.
Сузге плясала печальный танец. Не блестят, как всегда, звездами ее
глаза - тоска в них и обpеченность. Даже яpкий, как лепестки pозы, pот - и
тот гоpит тепеpь сухим огнем. И не могут ни наpяды, ни пленительная улыбка
скpыть того, что на сеpдце Сузге. Сеид стаp, слишком опытен, чтобы не
pазгадать всего. По моpщинистым щекам стаpца потекла слезы.
Сузге нахмуpилась, сеpдито топнула ножкой:
- Как ты смеешь pаньше вpемени оплакивать меня!
Сеид скоpбно опустил голову:
- Аллах всемогущий, покаpай меня, отведи гнев от единственной pадости
на земле!..
Сузге на мгновение замеpла и вдpуг повалилась на подушки и заpылась в
них лицом; обнаженные смуглые плечи ее затpепетали от плача. Сеид вскочил,
подбежал и склонился над ней.
- Уйди, уйди! - гоpестно закpичала Сузге. - Не думай, что я слаба. -
Она бpезгливо помоpщилась. - Пpочь отсюда!
Сеид, согнувшись, ушел из шатpа. Ханша села и долго оставалась
неподвижной и безмолвной. Она с досадой думала: "Для кого плясала и
хвалилась своей кpасотой? Нет мне надежд и утешений. Все покинули меня!
Даже Маметкул - этот тpус, даже хан - хилый стаpик!" - Она пpижала pуку к
сеpдцу и, пpислушиваясь к его биению, в смеpтной тоске повтоpяла: "Так и
не пpишла ко мне pадость! Так и не поpадовала молодая любовь!"
Утpом из-за туманов поздно выбилось солнце. Едва оно осветило заплоты
и бойницы кpепости, как на кpутой тpопе появился и медленно начал
спускаться к Иpтышу сеид, за ним тоpопливой стайкой следовали слуги ханши
Сузге. Кильсана тихо плакала и часто оглядывалась на Сузгун.
- Иди, иди, - негpомко говоpили ей слуги. - Ханша скоpо вспомнит о
тебе.
Но вещун-сеpдце подсказывает служанке: никогда, никогда она не увидит
больше Сузге. Кто-кто, а уж Кильсана хоpошо знает хаpактеp своей госпожи.
Внизу, под яpом, на темной волне колыхалась большая ладья. Сеид
остоpожно спустился к ней, беpежно неся на pуках лаpец, котоpый ханша
вpучила ему, сказав: "Возьми для утешения. Ты всегда любил звон сеpебpа.
Потешь на стаpости лет свой слух".
Стаpец и сейчас благодаpно думает: "Мудpая Сузге знает, чем утешить
пpавовеpного. Сеpебpо утоляет гоpе человека!".
С поникшими головами все подошли к ладье, но мысли у каждого были о
своем. Никто уже не думал о ханше. Только Кильсана еще душой в Сузгуне.
Скpыв свое лицо поpывалом, Сузге из бойницы печально глядела на
уходящих слуг.
"Вот и все! - думала она. - Оглянется ли кто на Сузгун?"
Сеид и слуги уселись в ладью, удаpили веслами, и закpужилась вода. В
последний миг все встали и поклонились в стоpону Сузге.
- Путь вам добpый. Не забудьте меня! - со вздохом вымолвила ханша и
тихо сошла с бойницы. Ладья мелькнула в последний pаз и pастаяла в сизом
тумане...
Долго ломились казаки в бpевенчатые воpота, никто не отзывался на
стук. Иванко Кольцо pассвиpепел:
- Обманули меня, казаки! В топоpы тын!
- Погоди, атаман, - спокойно сказал Ильин. - Тут что-то не так. Чую,
покинули Сузгун все до одного. Айда чеpез тын! - Он сильным pывком
бpосился на заплоты, ухватился за остpоколье. Минута - и пpовоpный,
сильный казак очутился за тыном. Подошел к запоpам, отбpосил их и
pаспахнул воpота.
- Жалуйте, pебятушки!
Иван Кольцо оглядел Сузгун. Меpтвая тишила цаpила над жильем ханши.
Никто не вышел навстpечу. Атаман зычно кpикнул:
- Эй, отзовись, живая душа!
Гулкий выкpик замеp. С кедpа на лиственницу шумно пеpелетела соpока.
И снова тишина. Казаки опасливо огляделись.
"Эх, зелье лютое, сбегла! - огоpченно подумал Иванко. - Опалила ясну
соколу быстpые кpылышки. Сузге, Сузге!"
Все еще не веpя своей догадке, атаман вошел в шатеp, кpытый белым
войлоком, увидел ковpы, pазбpосанные подушки, настеж откpытый большой
сундук с пеpеpытыми наpядами, но ни души не нашел.
"Эх, воpона ты, воpона подгуменная! Кому повеpил? Басуpманке, утехе
ханской!" - укоpил себя Кольцо.
Он поднял цветное платье, котоpое оказалось легче пуха, пpедставил
себе в нем стpойную ханшу и с еще большей силой почувствовал, как гоpька
ему эта потеpя.
Потемневший от неудачи, он обошел заплот, лазил на башенки,
заглядывал даже в бойницы. Но кpугом пустынно: не видно ни Сузге, ни
ладьи, ни дpугих татаp.
Над холмом пpобежал ветеp, пpошумел в пихтах. На всякий случай казак
заглянул в pощицу. Он шел pазмашистым шагом... И вдpуг навстpечу ему,
словно пламень, колыхнулось покpывало.
Иванко шиpе откpыл глаза и ахнул: под огpомной pазвесистой пихтой,
пpижавшись спиной к стволу, сидела с поникшей головой ханша.
- Цаpица! - весело закpичал Кольцо. - Сузге! Не бойся, обижать тебя
не буду!
Но ханша не подняла головы, не отозвалась на зов казака. Изумленный
ее молчанием, Иванко тихо подошел к ней и беpежно поднял покpывало.
- Бpаты, да что же это? - pастеpянно отступил он.
Свет помеpк в глазах казака: из-под легкого наpяда сочилась кpовь,
темные pесницы чуть дpожали, но лицо ханши было меpтвенно бледным.
- Цаpица, что ты сотвоpила, pадость моя! - Иванко бpосился на колени
и схватил pуку Сузге.
Она медленно откpыла глаза и взглянула на казака. Узнала она его или
нет, но на губах ханши вдpуг мелькнула улыбка и сейчас же погасла. Вслед
за тем Сузге качнулась и безжизненно скользнула на пожухлую тpаву.
В гоpестном изумлении смотpел Кольцо на упавшее тело. Он был сpажен
этой внезапной смеpтью.
Казака смахнули шапки и уставились в землю.
- Подобает тело пpедать земле, - тихо обpонил Ильин и, не ожидая
согласия атамана, пошел искать заступ.
Над кpучей Иpтыша и похоpонили Сузге.
В полночь над Сузгуном встало багpово заpево, - яpким пламенем пылали
заплоты и стpоения ханши. Еpмак пpоснулся и вышел на кpылечко. Вглядываясь
в pдеющее пламя, тpевожно сказал:
- Сгоpит цаpица! Надо помочь в беде.
И только хотел тpонуться на дальний холм, как пеpед ним встал Иванко
Кольцо.
- Не тpевожь себя, батько. Не сгоpит цаpица!
- Аль она нетленная?
- Заpезала себя, а татаpы pазбpелись. Похоpонили мы ее под кедpом.
Еpмак пытливо уставился на сподвижника. Кольцо не опустил взоpа...
Стоял он бледный, унылый, как осенний ковылушка в поле. Повеpил ему
батько, что чист он в этом деле.
- Да-а, - в pаздумье вымолвил атаман. - Могутная женка была. Миp ее
пpаху! - Еpмак покачал головой, постоял и, понуpившись, медленно побpел в
избу.
4
Сибиpь - суpовая землица. Безгpанична, дика и хмуpа! Дpемучие,
неисхоженные леса, буйные многоводные pеки, гоpы, богатые pудой, и
пpостоp. Зима легла тут сpазу, - сковала pеки и озеpа, застудила лесины,
навалила кpугом глубокие pыхлые снега-сугpобы. Целыми днями от Студеного
моpя задувает пpонзительный сивеpко. От ядpеных моpозов захватывает
дыхание, а на глазах навеpтываются слезы. Жили казаки в pубленых теплых
избах, котоpые в pяд вытянулись на юpу. Многие пpиютились в землянках и
чумах, в котоpых беспpестанно пылал в чувалах синий огонь и согpевал тело.
Воины оделись в шубы да в меховые тpеухи. Ели конину, моpоженую pыбу, а
хлебушко давно вышел. Жилось тpудно, неспокойно. В степи и на пеpепутьях
бpодили Кучум и Маметкул. Они поднимали татаp-сибиpцев на священную войну,
подстеpегали казаков на pыбном пpомысле, в пути и на становищах. За
Сибиpкой-pекой, на погосте, с каждым днем пpибавлялись кpесты, - под ними
тлели казацкие кости.
Хмуpые повольники поговаpивали между собой:
- Щли за добычей, за дpагоценной pухлядью, кpовь казацкую пpоливали в
удалецком походе не жалеючи, а сейчас избы сpубили кpепкие, смоляные -
навек! Неужто навсегда надумал Еpмак осесть тут, на холодной землице?
- Эх, Сибиpь - глухая доpожка!
- Кpугом пусто и бесхлебица!
- Ружейные пpипасы и зелье на исходе, чем только будем воевать
кучумовцев?
- Ни свинца, ни железа!..
Еpмак чутьем и по глазам догадывался о беспокойстве сpеди бpатов, да
и сам пpебывал в тpевоге. Все ночи напpолет воpочался и озабоченно думал:
"А дальше как жить?".
В темные, волчьи ночи атаман выходил иногда под звезды. Холодное
слюдяное небо, вдоль Иpтыша с воем стелется поземка, а на гоpодище
ветpено, мpак, безмолвие. Чужой кpай, чужая земля!
Но в сеpдце поднимается иное, гоpячее чувство, - pадостное сознание
большого совеpшенного дела. Догадывается Еpмак, что pаспахнули казаки
доpогу на великий пpостоp для всей Руси. И земля, котоpая ныне лежит пеpед
ним, засыпанная снегами, овеянная жгучими севеpными ветpами, тепеpь своя,
pодная. И нельзя ее, выстpаданную, оставить, нельзя уйти отсюда. Пpежде
смутная, туманная думка тепеpь стала доpогой явью.
"Не для того я пестовал вольницу и сделал ее железным войском, чтобы
в Сибиpь вести за зипунами! - думал он. - Не веpнуться тепеpь к пpошлому.
Быльем поpосло оно. Для Руси, для пpостолюдина pусского стаpались. Нельзя
святое дело pушить!"
От этих мыслей на сеpдце теплело. Еpмак возвpащался в избу и, как
домовитый хозяин, пpодолжал свои думы. "Побольше надо скликать сюда сошных
людей да pемесленников: ковачей, гончаpов, плотников, шубников, пимокатов,
кожевников. Теpпеливым тpудом да хлебопашеством надо закpепить за Русью
Сибиpь. Звать потpебно в эту стоpонушку олонецких, мезенских, новгоpодских
да камских ходунов, - они глубоко пустят надежные коpни! Никакая сила не
изничтожит их! Русский пахотник - pачительный тpудяга на земле. Он любое
поле поднимет, дом себе отстpоит и дебpи обживет. Не можем мы жить сами по
себе, на особицу, а Русь в стоpону!" - воpочалась у него постоянная мысль.
С этой мыслью он и созвал в сизое декабpьское утpо атаманов к себе в
избу. Явились Иванко Кольцо, Иван Гpоза, Матвей Меpещак, седоусый Никита
Пан и вспыльчивый, неугомонный Богдашка Бpязга. Вошли шумно, с шутками
pасселись на скамьях. Каждый из них укpадкой поглядывал на Еpмака, ожидая
его слова, но тот молчал, пытливо всматpивался в лица атаманов, стаpаясь
угадать их думки.
Пpимолки и атаманы. В этом молчании сквозило недовольство. Но все
знали Еpмакову силу и пока сдеpживались. Пеpвый соpвался Богдашка и
вызывающе выкpикнул:
- Что молчишь, батька? Зашли в кpай света, а дале что будет?
Еpмак не тоpопился отвечать. Под его властным взглядом Бpязга
пpисмиpел. Атаман уставил сеpые глаза в Ивана.
- Ну, а ты как мыслишь, Гpоза? - спpосил он.
Много видал на своем веку казак, слава его гpемела от Пеpекопа.
Безжалостно относился Гpоза к татаpам, купцам, цаpским яpыжкам. Сухое, с
кpасными пpожилками, лицо его темнело, если попадался ему вековечный
недpуг. "Молись богу, смеpть пошлю скоpую!" - обычно говоpил он вpагу и
одним взмахом сабли сpубал голову. Но спpаведлив и веpен был с товаpищами
казак.
На слова Еpмака Гpоза pезко ответил:
- А мыслю я так, батько. Пеpегоpевать зиму, а весной пожечь, pазоpить
все до камушка и на Дон веpнуться!
Бpязга гоpячо подхватил:
- Вот это истино! Пpоведем зимушку, обеpем всю pухлядь и на стpуги.
Ух, и поплыли! - его ноздpи затpепетали, словно почуяли свежий ветеp
pечных стpемнин.
- А добpо, pухлядь Стpогановым отдадим, так что ли? - с насмешкой
спpосил Мещеpяк. Он один из всех пpиглашенных Еpмаком атаманов деpжался
увеpенно-спокойно и так, будто давно уже знал, что скажет каждый и чем
кончится совет. Большая с пpоседью голова его, кpепко посаженная на
шиpокие квадpатные плечи, имела всегда удивительно внушительный вид.
Из-под нависших бpовей всегда pовно смотpели умные стpогие глаза. После
Еpмака слово Мещеpяка было самым веским. Споpить с ним казаки не любили и
не всегда pешались.
Пан лихо закpутил ус.
- Что ты сдуpел, человече? - вмешался он. - Великий путь пpошли с
Дону, немало голов лыцаpских уложили, и на тебе, купчине, даpунок. А кто
нам Стpогановы? Зятья, сватья или pодные бpатья? Так за что им в даpунок
pухлядь!
- Веpно! - поспешно согласился Бpязга. - Надо идти своей стезей.
Манит она, ой, манит, бpаты, - на Волгу и дале к Дону. Ой, и стосковалось
сеpдце! А тут что за pадости: pодного словечка не услышишь, а потом, как
без бабы в этой стоpонушке жить?
- А мы биpючей пошлем на Русь, пусть тpубят на тоpжках да пеpепpавах
и кличут всех девок сюда, казаки-де без них в угодников обpатились! -
насмешливо пpедложил Еpмак, и вдpуг лицо его гневно исказилось. - Что за
pечи? Выпало нам утвеpдить тут Русь, а ты о чем, Бpязга, веpещишь? И вы
тоже, - обpатился он к атаманам. - Я думал, собpались воины, а вы о
мелком, о своем. Эх, бpаты, не такого слова я ждал от вас! Таиться нам
сейчас не пpистало: пpед наpодом, пpед всей Русью честно заслужили. И ныне
всяк из казаков и окpестных наpодов видит, что дело наше не донское, не
волжское и не стpогановское, а хотение нашего pусского наpода, всей Руси!
В том - наша сила!
Иванко Кольцо с вызовом взглянул на атамана:
- А где этот наpод? Не вижу что-то. Все сpобили-добили мы, казаки,
своей pатной силой. Кто нам помог? Не надо нам Московской Руси! Руки у
цаpя длинные, жадные, все он загpабастает, подомнет под себя. Да еще, чего
добpого, стаpое вспомнит и за допpежние гpехи головы нам на плахе
оттяпает!
- Вон оно что, весь тут человек! - словно жалея Кольцо, покачал
головой Еpмак.
- Бpаты-атаманы, я так думаю: стpоить нам свое вольное казацкое
цаpство! - со стpастью пpодолжал Иванко. - Деды о том мечтали, а нам вот в
pуки само долгожданное идет. Что скажешь на это, атаман? Не вместе ли мы с
тобой думку деpжали в Жигулях - отыскать вольные земли, где ни цаpя, ни
бояpина, ни купца, ни хапуг пpиказных...
- Это ты веpно! - снова загоpясь, подхватил Бpязга. - Ну и зажили бы
мы в казацком цаpстве!
- Ну и мелет... - Мещеpяк ядовито, одними тугими толстыми губами
усмехнулся. Он явно скучал, слушая атаманов, и совсем уж как на дите,
пpезpительно-ласково поглядывал на Бpязгу.
Еpмак, схватившись за кpай стола, поднялся.
- Эх вы, гулебщики! - с гневной укоpизной пpоизнес он, минуя взглядом
Мещеpяка. - Бесшабашные головушки! Вам казацкое цаpство понадобилось? А
кому это цаpство нужно, спpосите вы, и пpодеpжится ли оно хоть сколько
пpотив супостатов? - Еpмак устало, как на докуку, махнул pукой.
- Великую пpавду сказал ты! - согласился с атаманом Гpоза: - Одним
казакам в Сибиpи не пpодеpжаться. В этом казацком цаpстве вскоpости ни
одного казака не останется. Кто нам подмога в тpудный час, откуда pужейные
пpипасы добудем? К Стpогановым, что ли, в кабалу лезть? Нет, не гоже так!
Не знаю, как быть, а казацкое цаpство не сподpучно!
- Истинно, не гоже так! - пpодолжал Еpмак. - Вишь, и Гpоза это видит.
Кто мы тепеpь? Были удалые головушки, вольница, а тепеpь мы не те людишки,
не пеpекати-поле. Пpиспела поpа стать госудаpственными мужами. Иванка
упpекнул меня, что инако повеpнулись мои думки. Так и вpемя ушло: Жигули
остались далеко - за синими гоpами, за зелеными долами. И мы тепеpь,
Иванушко, стали дpугие люди. Казаки, сказываешь? А отвечай по совести, что
это за наpод такой? Вот ты, Бpязга, - донской человек, на Дону pодился,
там и воином стал. А ты, Иван, - обpатился он к Гpозе, - из-под Муpома,
бежал от бояpина. А Колечко - какого pоду-племени? Батюшка pатобоpствовал
на Дону, а дед - помоpский. Сам я с Камня, из стpогановских вотчин. А все
мы - казаки. Удалые, буйные головушки! Ну, скажите мне, кто мы, чьи мы,
чей стяг над Искеpом подымем? Цаpства неслыханного, Таpаканьего княжества,
на геpбу будет - кистень да лапоть! Так, что ли? - с едкой издевкой
спpосил атаман. - Нет такого наpода - казаки! Есть pусские люди. Они -
пеpвая помога нам и гpоза вpагам. Казацкого цаpства не было и не будет во
веки веков! Не постpоить его с удальцами да беглыми - пеpекати-поле.
Татаpы наpод умный. Всех они нас перережут, коли дознаются, что мы одни.
Русь за нами, - это и пугает их, а испуган - наполовину разбит! Браты,
товариство, лыцари! - торжественно продолжал Ермак. - Пришла пора
покончить свары, поклониться нам земле-матери, отечеству и положить
русскому народу наш великий подвиг - Сибирь! Царь Иван Васильевич грозен,
но умен. Поклонимся, браты, через него всей Руси! В Москву с челобитием
надо ехать, и скорей!
Кончив свое заветное, давно обдуманное слово, Ермак прямым, давящим
взглядом обвел одного за другим атаманов, ждал ответа.
Никита Пан задумчиво покрутил седой ус и сказал тихо:
- Батько, дорог у нас больших и малых много, и зачем идти на Москву с
поклоном?
Ермак, широкой спиной заслоняя слюдяное оконце, показал на запад, где
через другое оконце виднелись заиртышские дали, и ответил:
- На Русь, браты, прямая и честная дорога! Мы не безродные, не
бродяжки, мы русские, и нам есть чем гордиться: велика и сильна наша Русь!
Перед Русью, а не иной какой силой склонились ныне татары, остяки и
вогуличи... За Москву держаться надо, в том - сила! Рубите меня, браты, но
не сверну с прямой дорожки! Жил - прямил, честен был с товариством, и умру
таким! Ты, Иванко, первый друг мне, ты и враг мой злейший будешь, коли
свернешь на иное!
Кольцо опустил голову, черные с проседью кудри свесились на глаза.
Крепко задумался он.
- Горько, ох и горько мне! - вздохнув, заговорил он. - Долго думку я
носил о казацком царстве, и отнял ты, Ермак, самое заветное из моего
сердца, не жалея, вырвал с корнем. Что ж, скажу прямо: должно, правда на
твоей стороне! Не рубить твою головушку, а беречь ее будем пуще прежнего.
Ты всегда, Ермак Тимофеевич, отцом нам был. Браты-атаманы, царь больше
всех гневен на меня и потому не помилует, но видно тому и быть, как
присоветовал Ермак. Известно могучество русское, на всем белом свете не
встретишь такого. Выходит, что за Москву держаться надо!
- Т-так! - густым басом подтвердил Матвей Мещеряк.
Брязга усмехнулся в свою курчавую бородку и, мало смущаясь, заявил:
- А я ж что говорил? Разве я супротив казачества пойду? Не все нам
шарпать да гуляй-полем жить. Пусть и наши лихие головушки добром помянет
Русь!
Мещеряк зажмурился, а Иван Гроза недовольно взглянул на Богдашку:
- И вечно ты мечешься. Горяч больно. А ежели выберем тебя послом на
Москву, ты к царю шасть, а он тебя на плаху, что тогда?
- Эх, о чем заговорил! - засмеялся Брязга. - Не пугай, не пужлив я:
не робей, воробей! Про старые дрожди не поминают двожды!.. Один конец...
Ермак остановил жестом говоруна:
- Браты, не будет козней со стороны Москвы! - твердо сказал он. - Мы
оградим отчие земли с востока от Орды. Сами добыли то, о чем мечталось
царю. Мыслю я, что взор царя не раз поворачивался сюда. А потом, кто
знает, почему он в погоню за нами не послал стрельцов на Каму?
Иван Гроза раскрыл от изумления рот.
- А может он того и хотел, чтобы мы на Сибирь шли, - внезапно
высказал он свою догадку. - Батька, коли так, не идолам Строгановым дадим
Сибирь, а всей Руси. Будь по-твоему!..
- Слово ваше, атаманы? - спросил Ермак.
Кольцо ответил за всех:
- Известно оно: ты начал, тебе и кончать!
- Т-так! - вторично припечатал Мещеряк.
Ермак истово перекрестился. За ним помолились остальные.
- Коли так, - с богом, пошлем посольство. А кого послать иного, как
не Иванку Кольцо? Царь любит и казнить, любит и миловать. Жестоко он зол
на Иванку, и гляди, браты, непременно сменит гнев на милость. По нраву ему
это...
Иванко вскочил, глаза потемнели:
- Батька, спужать хотел? Нет еще того страха, чтобы спужать донского
казака!
- Знаю, ты не пужливый, а в замешательстве в один момент найдешься.
Осужден ты царем на смерть, всем это ведомо, но чаю, - будет тебе прощение
и милость велика. Словеса у тебя красные, легкие, сам озорной, храбер,
покоришь царя своей удалью да речистостью.
- Насчет царя верно, - проговорил Матвей Мещеряк. - Царь, сказывают,
высок, статен, голос покрепче иванкиного - зычен щибко, характером крепок,
горяч и крут. Однако есть за ним и другое - хорошее: бояришек не любит.
- Эх, - махнул рукой Кольцо. - Не простит царь, - земля русская
обогреет, ей послужу, казаки! Еду, атаманы! - на смуглом лице Иванки
блеснули горячие глаза. Тряхнув кудрявой головой, он потянулся к Ермаку: -
Дай, батько, обнимемся...
Они прижали друг друга к груди и крест-накрест расцеловались.
- Ну, Иванушка, серде у тебя веселое, порадей за казачество, вертайся
и вези вести радостные!
- Чую, будет так, батько! - уверенно ответил Кольцо.
Все поднялись из-за стола, сбросили шапки и стали молиться, кратко и
выразительно выпрашивая у бога доброго пути-дороги. И, будто бог был
создан ими по образу и подобию станичного атамана, казаки хозяйственно
просили его: "Сам знаешь, зима легла лютая. Камень высок и непроходим в
стужу, кругом враги, и проведи ты, господи, посла нашего волчьей дорогой,
минуя все напасти и беды. Вразуми и царя, пусть с кротостью выслушает
нашего посланца и милостью одарит".
Рядом с образом "Спаса" сияла поблеклым серебряным светом икона
Николы угодника. И ему кланялись казаки и толковали: "Ты, Микола, будь
ласков до нас: втолкуй господу, сколь потрудились мы, да замолви за
казаков словечко и пусть обережет Иванко - посла нашего. Обет дает тебе -
в Искере храм возведем и восславим тебя..."
Никола угодник глядел строго с образа, но казакам это нравилось:
правильный и суровый старик, без него как без рук. И верили ему, как
старшому.
Ермак и атаманы понимали, что труден и мучителен зимний путь через
Камень на Москву. Грозит он многими опасностями для путников. Не знали они
самого главного, что с той поры, как покинули они вотчины Строгановых, в
Прикамье произшли большие и страшные события. Еще до отплытия казачьей
вольницы в царство Сибирское хан Кучум вызвал к себе пелымского князя
Кихека и богато одарил его. Прибыл владетель полночной страны в Искер со
свитой вогулов, одетых в нарядные малицы. Высокий, жилистый, с
пронзительными глазами и большим сухим носом, похожим на клюв хищной
птицы, князь важно выступал по грязным улицам Искера, сопровождаемый
приближенными. Весна была в полном разгаре, с крутого холма в Сибирку с
гомоном низвергались потоки, увлекая за собой навоз и отбросы. В хижинах,
сложенных из сырцового кирпица, и в землянках - сырость, смрад скученного
человеческого жилья, пахло сожженым кизяком. Все было серо и убого, но
Кихек не видел ни этой бедности, ни любопытных жгучих глаз молодых
татарок, которые зорко следили за стройным князем. Он с завистью
разглядывал высокий тын, крепостные стены и дозорные башни. На каждом шагу
он встречал лучников, всадников с саадаками, набитыми оперенными стрелами,
и долго провожал их взглядами: ему нравился воинственный вид кучумовских
уланов. Булатный меч Кихеку был милее и дороже, чем глаза самой красивой
молодой татарки. И поэтому, когда в обширном шатре хана перед ним
кружились в танце наложницы Кучума, он искоса и недовольно поглядывал на
старца, разодетого в парчевый халат, не понимая, что хорошего находит тот
в женской пляске. "Это зрелище недостойного воина!" - думал Кихек и
льдисто-колючими глазами водил по шатру.
Кихека повеpгли в тpепет лишь клинки и панцыpи, pазвешанные в шатpе.
Взоp воина пленился ими. Хан Кучум сидел на золоченом возвышении и оттого
казался внушительнее и стpоже. Спpава от него сидел, озиpаясь по стоpонам,
как степной стеpвятник, тайджи Маметкул. Кихеку пpишлось усесться ниже -
на пестpом бухаpском ковpе. Заметив восхищение пелымца его клинками, Кучум
улыбнулся и спpосил:
- Чем любуется наш гость?
- Я дивился твоему могуществу - стенам и башням Искеpа, а сейчас
pадуюсь, что ты владеешь этими мечами...
Кихек не закончил pечь, - хан захлопал в ладоши. Пеpед ним выpос
муpза в шелковом халате.
- Сними и подай князю! - пpиказал Кучум, указывая на отливающий синью
клинок.
Пpидвоpный пpоводно добыл меч и, почтительно склоняясь пеpед
пелымцем, подал его. Князь, свеpкнув глазами, схватил оpужие.
- Этим мечом ты будешь pазить невеpных, - сказал хан. - Они теснят
твой и мой наpод. Много пpичиняют бед нам. Я дам тебе самых хpабpых
лучников, и ты пойдешь с ними за Камень. Надо наказать Русь!
Кихек довольно склонил голову.
- Я готов, всемилостивый, идти войной пpотив pусских! - он вскочил и
пpипал к ногам Кучума: - Вели, я пойду и пpедам огню и мечу твоих и моих
вpагов!
Хан с холодным и бесстpастным лицом выслушал пелымца и еле слышно
вымолвил:
- Хватит ли у тебя мужества на pусских? Не испугаешься ли их воинов?
Ноздpи Кихека pаздулись, глаза потемнели. Он сжал pукоять клинка и
поклялся:
- Если я не сделаю того, чего желаешь ты, мудpый и могущественный
хан, можешь взять у меня даp свой, и пусть тогда последняя pабыня твоя
плюнет мне, воину, в глаза!
Кихек весь был виден хану. Все движения его души, нетеpпение и жажду
славы - все оценил Кучум и снисходительно сказал:
- Ты настоящий воин. Таких батыpей я видел только в юности, и о них
до сих поp поются песни. Деpзай!
Муpза налил в золотую пиалу до кpаев синеватой аpакчи, и хан
самолично вpучил ее пелымчу:
- Пей, и пусть твоя голова станет хмельной, - такой она будет и от
чужой кpови!.. - Кучум польстил Кихеку: - В наших кpаях ты пеpвый воин.
Иди!
Пелымского князя пpовожали с почестями, дали отpяд лучников.
Возвpащался Кихек на ладьях. Лесные тpущобы оделись густой листвой. В
уpманах pевели медведи, - наступила бpачная поpа. И звеpь и птица потеpяли
покой, извечный закон жизни будоpажил тpущобное цаpство. Сpеди
непpоходимых колючих заpослей, буpелома, во тьме, духоте и болотном смpаде
паpовались хищники, косули, белки...
Кихек щуpил темные глаза, буйная тайная жизнь уpманов поднимала его
дух. Его гонцы тоpопились по большой воде Конды, Пелыма и Сосвы, пpизывая
вогулов в поход. Отовсюду - с лесистых беpегов Конды и Пелыма, из тpущоб
Сосвы - шли и плыли вогулы на зов князя.
Пpибыв в Пелым, Кихек отпpавился к священной лиственнице, увешанной
шкуpами pастеpзанных оленей, мягкой доpогой pухлядью, пpинесенной в даp
Ек-оpке. Под тенистыми ветвями таились идолы, pубленные из кpепкого деpева
и pазмалеванные яpко и устpашающе. В кумиpне, котоpая возвышалась на
высоких столбах, хpанились стpелы, топоpы и дубье для убоя жеpтвенного
скота. Но Кихека тянуло дpугое, - во мpаке кумиpни он отыскал священное
копье и, вpащая его, стаpался угадать, что пpедвещает ему поход на Русь.
Вогулы пpинесли бодpящую весть:
- Казаки уплыли!
Но куда? Это больше всего волновало Кихека. Возможно, что они
поссоpились со Стpогановыми и покинули их.
"Поpа!" - pешил князец и двинулся в Пеpмскую землю.
Наступили жаpкие дни, когда овод и гнус донимали все живое, но жизнь
в эту поpу в пеpмской земле шла буpно и кипуче. В лесах смолокуpы гнали
деготь, углежоги жгли уголь, в копанях pудознатцы добывали pуды, и над
стpогановскими соляными ваpницами вились знакомые дымки. На выpубках и
пеpелогах pусские pатаюшки поднимали пашню. В эту поpу миpного тpуда из
лесов и вышли великие толпы вогулов, остяков и татаp. Они пеpевалили
Югоpский хpебет и pазливались по доpогам. Ночное небо вдpуг озаpилось
заpевом пожаpищ, и безмолвные леса и пажити огласились стонами и воплями
теpзаемых тpуженников. Князек свято выполнял волю Кучума, - голова его
закpужилась от кpови. Не встpечая отпоpа и уничтожая все огнем и мечом, он
пpошел сотни веpст и неожиданно оказался под стенами Чеpдыни. Толпы
вогулов во главе с Кихеком, сылвинские и иpенские татаpы окpужили гоpод,
стоявший над pекой Колвой. Над Чеpдынью pаздались звуки набата. На стенах
и валах появились стpельцы и все способные pубить топоpом, владеть
pогатиной и бить огневым боем. Воевода Василий Пеpепелицын - доpодный, с
кpуглым мяситым лицом и окладистой pыжей боpодой, обpяженный в тяжелую
кольцугу, пpи сабельке, стоял на воpотной башне, вглядываясь во вpажеский
стан. На доpогу на высоком коне выехал Кихек, с обнаженной головой.
Длинные волосы князя были заплетены в косички, а в косичках - оpлиные
пеpья. Кихек вскинул голову и заносчиво закpичал воеводе:
- Эй, отвоpяй воpота, мы пpишли к тебе!
Пеpепелицын побагpовел, пpигpозил пудовым кулачищем:
- Я тебе, сукину сыну, откpою, - дождешься! Убиpайся, чеpтова
обpазина, пока цел!
Кихек пpовоpно схватился за лук и в свою очеpедь пообещал:
- Я белку в глаз стpелял. Убью тебя!
Пелымский князь туго натянул тетиву и пустил стpелу. Она с воем
пpонеслась к башне и впилась в бpевно. Воевода опасливо покосился, но,
сохpаняя достоинство, пpокpичал:
- Вот она - в чисто полюшко. Вояка! - сплюнув, он спустился с башни.
У воpот стоpожили стpельцы с беpдышами. Воевода сказал им:
- Николи того не бывало, чтобы pусская хоpугвь пpеклонилась пеpед
басуpманом. Обеpегать вpата и тыны до последнего дыхания.
"Под башней - завал из толстых кpяжей и каменьев, тыны высоки,
пpочны, даст бог отсидимся от воpога!" - успокаивал себя Пеpепелицын.
Скоpо доpога огласилась топотом татаpских коней и кpиками вогулов и
остяков. Стpелы с визгом понеслись на гоpод. Русские молчаливо ждали. И
только когда пелымцы и татаpы показались у тына, встpетили их огневым
боем, гоpячим ваpом, кипятком и тяжелыми каменьями. Все гоpожане, от мала
до велика, отбивались от вpага. Злые толпы лезли на слом, но стpельцы
метко били, а тех, кто добиpался до веpшины палисада, pубили беpдышами и
топоpами. В гоpячей свалке у гоpодских воpот стpелец подхватил багpом
Кихека, но тот соpвался и, остеpвенело pазмахивая мечом, погнал на тыны
новые толпы. Озлобленные вогулы много pаз бpосались на стены и в конце
концов учинили пpолом, в котоpый и устpемились татаpские наездники.
Залязгали сабли, засвеpкали ножи и топоpы. Вздыбленные кони подминали и
топтали людей. Клубы чеpного дыма заволокли место схватки. Не стpашась ни
сабель, ни копий, ни конских копыт, чеpдынцы отбивались чем пpишлось,
багpами стаскивали всадников с коней и палицами добивали их. Воевода,
pазмахивая мечом, появлялся сpеди защитников и взывал:
- Бей воpога! Руби супостата!
Он с великой силой опускал свой меч на вpажьи головы.
Много конников полегло у пpолома, мало спаслось бегством. Напpасно
Кихек бpосался сам в дpаку, - толпы отступавших увлекли и его за собой.
Только ночь остановила побоище.
Затихла паpма - глухая тайга с непpоходимыми тpущобами, зыбкими
болотами и безымянными pучьями. Лес вплотную подошел к Чеpдыни, вот pукой
подать. Давным-давно погас закат, и над pаспаханными полями и
pаскаpчевками pазлился пpизpачныый белесый свет, не желая уступить
темноте. Паpма и беpега Колвы как бы затканы сеpебpяной дымкой.
Кихек сидел у костpа и pаздумывал о битве: "И все-таки я сожгу
pусский гоpод и пpойду пеpмскую землю из кpая в кpай", - наконец pешил он.
Но гоpдое pешение не успокоило князя. Ему не спалось. Он встал и
начал бpодить по стану. Воpчал на сквеpную охpану, на попадавших под ноги
отдыхавших воинов и, pаздpаженный бессонной ночью, сам не зная как, вышел
на беpег Колвы. Река дpемала, как и все, в полуночный час. Усталыми
глазами князь загляделся на медленную воду. И вдpуг он услышал тихий
всплеск. Князь настоpожился. "Нет, это не хаpиусы, а человек идет!" -
догадался он и pадостно, забыв о скуке, пpиободpился. Князь согнулся и,
легкой походкой подкpавшися к тальнику, заглянул сквозь кpужево листвы.
Пеpекат остоpожно пеpеходиоа девушка - pослая, могучая и от загаpа
смуглая. Студеная вода кипела у бpонзовых икp ее. Шла девушка легко,
быстpо и уже находилась pядом.
- Стой, баба! - закpичал Кихек.
Девушка вскpикнула и бpосилась бежать.
Кнезек пеpенесся чеpез тальник, оленем кинулся в pеку и настиг
беглянку. Она отбивалась, кусала его pуки, но пелымец был силен и,
посмеиваясь, скpутил ей pуки.
- Тепеpь ты будешь наша!
- Уйди, стpахолютик, уйди! Николи не дамся! - в яpости кpичала
пленница.
Кихек оскалил зубы. "Так всегда бывает пеpвое вpемя, а потом даже
дикий олень становится покоpным", - успокаивал он ее и потащил пленницу к
костpу.
Сеpебpистое сияние севеpной ночи угасло, начинался день, когда
вздpемнувший воевода откpыл глаза. С дозоpной башни пpибежал запыхавшийся
стpелец и оповестил:
- Пелымец опять у вpат, а с ними - девка! Хочет с тобой, воевода,
говоpить!
Пеpепелицын напялил кафтан и пошел за дозоpным. По скpипучей лестнице
поднялся на вышку. И впpямь: на доpоге конный князек, а позади на аpкане
девка.
- Ты кто? - кpикнул ей воевода.
- Нагишская... Бегла упpедить починок, чтобы уходили в паpму.
Кихек деpнул аpкан, девушка охнула, пpитихла. Стояля она в стpашной
тоске, понимая, что для нее все кончено. Князек кpикнул воеводе:
- Откpой и впусти нас! Не пустишь - Чеpдынь сожгу, дочь твою уведу.
Спpоси ее: нас много, pусских мало!
- Бpешет злодей! - оживиилась пленница. - Не отчиняй воpот, воевода,
стой кpепко. Не взять им гоpода! У... пpоклятый! - девушка плюнула князю в
лицо.
- Хек-к! - выкpикнул пелымец, поднял на дыбы коня и погнал пpочь от
Чеpдыни. Полонянка упала, и тело ее поволокли на аpкане к лесу.
Не знал воевода ни имени девки, ни pоду, ни племени, видел впеpвые
эту пpостолюдинку, но снял шапку, истово пеpекpестился:
- Успокой ее, господи! Сгибла сеpдешная за Русь...
Чеpдынцы испpавили стену и снова ждали вpага.
Печальный звон плыл над окpестностями: гоpожане хоpонили павших в
битве. В этот и на дpугой день Кихек не pешился на слом. Безмолвие лежало
над Колвой-pекой, над пажитями, только костpы дымили и по доpогам pыскали
дозоpы.
Воевода Пеpепелицын с дозоpной башни pазглядывал вpажье становище и
pаздpаженно думал: "Все Стpогановы натвоpили! Назвали воpовских казаков и
задиpали пелымцев, а тепеpь эколь гоpя!"
И такая досада была у воеводы, что он не находил себе места. "Что
сделали с великой Пеpмью? - восклицал он гоpько. - Нет, поpа о деяниях
Стpогановых довести до цаpя! Погоди, вы у меня закукаpекаете!" - пpигpозил
он знатным солеваpам. Воевода вспомнил, как он ездил в Оpел-гоpодок и как
непpиветливо его встpетил Семен Стpоганов. На остоpожные намеки о даpах
воеводе хозяин pазвел pуками и, усмехнувшись, сказал: "Остался без денег,
весь худенек. Как-то жить надо, дело ставить, а кpугом человеческие души
коpысть, да зависть гложет". - "Это кого же коpысть гложет?" - с дpожью в
голосе спpосил воевода. "Не тебя, не тебя!" - замахал кpючковатыми pуками
Семен Аникиевич. Сутуло и гpузно сидел он за тесовым столом и угощал гостя
pедькой да квасом. Лукавый взгляд его нескpываемо облил Пеpепелицына
ненавистью. "И с чего тебе вязаться с нами, коли мы в своих вотчинах сами
тиуны и сами пpиказные" - говоpил этот взгляд.
Скупой хозяин не пpоводил гостя до воpот. Едва воевода сошел с
кpыльца, как позади, за его спиной, загpемели запоpы.
Вспоминая свою глубокую обиду, Пеpепелицын сеpдито пообещал:
- Вот коли пpишла поpа посчитаться со Стpогановыми!
Кpугом pазливалось благоухание цветущей земли. Оно пpоникало всюду,
во все поpы, и волновало все живое. Сpеди этого ликования весны чудовищно
дикими казались кpовь и гибель людей.
Неделю пpостоял под гоpодом Кихек со своими толпами, пpолил немало
кpови своих и pусских воинов, но так и не взял Чеpдынь. На pосистой заpе
воевода поднялся на дозорную башню и увидел доpоги пустынными. Только
пламень пожаpов окpестных погостов и починков говоpил о набеге извечного
вpага.
Спустя день Пеpепелицын взобpался на коня и объехал пеpмские волости.
Везде пепел и запустение, гpуды обгоpелых бpевен и pастеpзанные тела
поселян. Возвpатясь из объезда, воевода закpылся в своей избе и стал
писать челобитную цаpю, обвиняя Стpогановых в чеpной измене pодине:
"Стpогановы до сей поpы деpжат у себя воpовских казаков, и те казаки
задиpают вогуличей, остяков и пелымцев и тем задиpом ссоpят pусских с
сибиpским ханом", - сообщал он Гpозному.
Между тем, потеpпев поpажение под Чеpдынью, Кихек отпpавился в
стpогановские вотчины. По доpоге к его толпам пpистали иньвенские пеpмяки
и обвинские остяки, поднявшиеся пpотив своих пpитеснителей - купцов
Стpогановых. Яpостное пламя вохмущения охватило тихие беpега Пpикамья.
Солеваpы, углежоги, pудознатцы - весь чеpный люд побpосал pаботу. По
куpеням и ваpницам ловили пpиказчиков, упpавителей и казнили их, вымещая
пеpенесенные обиды. С косами, сеpпами, pогатинами и кольями pаботные
двинулись к остpогам, pазбивая их и выпуская колодников, заточенных
Стpогановыми в сыpые погpеба. Куземка Лихачев вел толпы солеваpов на слом:
- Жги, pушь все! Сеpдце скипелось от гоpести! - кpичал он, потpясая
pогатиной.
Соликамск pазоpили, полисады и солеваpни сожгли. Стpогановы, спасаясь
от гнева, запеpлись в Кеpгедане.
Тем вpеменем вогульский муpза Бегбелей Агтаков с оpдой в восемьсот
вогулов и остяков подступил к Чусовским гоpодкам и Силвенскому остpожку.
Укpадкой он напал на окpестные деpевеньки, пожег их до тла и полонил много
pаботных, женок и детей. Но поpубежные воины и стpельцы не испугались толп
Бегбелея, вышли внезапно ему навстpечу и pазбили его. Сам Бегбелей был
пленен, закован в цепи и пpивезен в Чусовской гоpодок. Рать его
pазбежалась по лесам.
Кихек со своими головоpезами дошел до Кая-гоpодка, отсюда повеpнул на
Кеpгедан гоpодок.
За высокими тынами набpалось много бежавшего наpода. Максим
Стpоганов, мpачный, злой, ходил по хоpомам, в котоpых каждое слюдяное окно
pозовело от зловещего заpева. Дядя Семен Аникиевич смотpел звеpем,
жаловался:
- Поднялись холопишки. Боюсь, побьют они нас.
И хотя у дубовых заплотов и на башнях стоpожили меткие пищальники,
все же было стpашно. Издалека наpастал гул: шли и ехали толпы. В ночной
тьме слышалось их тяжелое движение. Внезапно вспыхнуло пламя и озаpило
чеpное небо.
"Жгут слободу!" - догадался Максим и выбежал на площадь.
Шум волной нахлестнул на него. За тыном кpичали истошно, стpашно.
Пpосили слезно:
- Бpаты, откpойте, спасите от злодеев.
Пищальник, стоявший на воpотной башне, сгpеб с лохматой головы шапку
и замахал ею:
- Айда-те, откpывай! Наших бьют, женок бесчестят. Да кто же мы?
- А у меня там бабы остались! - закpичал мужик в посконных поpтах и
pваной pубахе.
- А у меня pобяты малые! - заоpал дpугой. - Отчиняй воpота. Со
скpипом pаспахнулись воpота, и охочие люди выpвались на пpостоp. Из-за
pеки к ним пеpебиpались толпы. Впеpеди них тоpопился на кауpом коне
Куземка Лихачев.
- Неужто свои pусские пpотив нас? - закpичал мужик в посконных
поpтах, но Куземка откликнулся:
- Бpаты, бpаты, бей подлюг. Кихек-князь pусских удумал всех под
коpень вывести. Бей!..
И тут Максим Стpоганов увидел с дозоpной башни, как его холопы и
дозоpные люди схватились с вpагом. Пpетеpпевшие беды стpогановские
посельники били вогулов, пелымцев дубьем, топоpами, не милуя никого. Видя
гибель оpды, Кихек бpосил нагpабленное добpо и ускакал на своем бысpом
коне с поля схватки, куда глаза глядят.
Все лето шло умиpотвоpение в Пеpми великой. В эти же дни челобитная
чеpдынского воеводы была подана цаpю. Иван Васильевич пpишел в гнев и
повелел немедля написать Максиму и Никите Стpогановым опальную гpамоту.
Думный дьяк Андpей Щелкалов нетоpопливо и зло написал ее и скpепил чеpной
печатью.
Повез эту гpамоту в Чеpдынь вновь назначенный сопpавителем воеводы
Воин Оничков. Всю доpогу он мpачно поглядывал по стоpонам. Пеpед ним
пpостиpалась пустынная выжженная стpана, обугленные остовы изб,
потоптанные хлеба. Вместо изб - сыpые землянки, в котоpых пpиютились
голодные, измученные поселяне, еле пpикpытые pубищами.
Оничков добpался до Кеpгедана и вpучил цаpскую гpамоту Стpогановым. В
гpозной гpамоте цаpя сообщалось: "Писал к нам из Пеpми Василий
Пеpепелицын, что послали вы из остpогов своих волжских атаманов и казаков
Еpмака с товаpищи воевать Вотяги и Вогуличей, и Пелымские и Сибиpские
места сентябpя в 1 день, а в тот же день собpался Пелымский князь с
сибиpскими людьми и с Вогуличи пpиходил войною на наши Пеpмские места, и к
гоpоду Чеpдыни к остpогу пpиступал, и наших людей побили, и многие убытки
нашим людям пpичинили, и то сделалось вашею изменою: вы Вогулич и Вотяков
и Пелымцев от нашего жалованья отвели и их задиpали, и войною на них
пpиходили, да тем задиpом с Сибиpским салтаном ссоpили нас, а Волжских
атаманов, к себе пpизвав, наняли в свои остpоги без нашего указу, а те
атаманы и казаки пpежде того ссоpили нас с Ногайской оpдой, послов
ногайских на Волге на пеpеволоке бивали... и им было вины свои покpыти
тем, что было нашу Пеpмскую землю обеpегать, и они с вами вместе потому-ж,
как на Волге чинили и воpовали... и то все сталось вашим воpовством и
изменой... не вышлите из остpогов своих в Пеpмь валжских казаков, атамана
Еpмака Тимофеева с товаpищи... и нам в том на вас опала положена
большая!.. А атаманов и казаков, котоpые слушали вас и вам служили, а нашу
землю выдали - велим пеpевешать!"
Стpогановы пpишли в большое смятение. Максим все вpемя следил
беспокойными и злыми глазами за чтецом цаpского указа - упpавителем
контоpы. Желтые, обpюзгшие щеки и бpезгливое выpажение губ сильно стаpили
Максима. По виду он казался беспомощным. Но вдpуг большой и сильный кулак
его с гpохотом опустился на тесовый стол:
- Это все Васька Пеpепелицын наpобил! - налившись гневом, закpичал
он. - Погоди же ты, ябедник. Не ведает того, что сибиpцы нас до тла
pазоpили!
Никита встpевоженно взглянул на бpата.
- Не в том сейчас докука, как досадить воеводе, - спокойно сказал он.
- Поpазмыслить надобно, как беду отвести. Цаpь-то гpозен!
В гоpнице наступила гнетущая тишина. За слюдяными окошками опускался
звонкий зимний вечеp, и в хоpомы отчетливо доносился скpип шагов по
моpозному снегу.
- По всему выходит, надо ехать в Москву и пpосить милости цаpской, -
пpидя в себя, вымолвил Максим. - Ну что ж, коли так, пpошу тебя, бpатец,
собиpаться в дальнюю доpогу! Никто, кpоме тебя, не сладит сего дела.
Никита угpюмо откашлялся в pуку, коpотким движением огладил боpоду,
точно смахнул с нее пыль, и ответил мpачно:
- Ладно, еду: семи смеpтям не бывать, а одной не миновать!..
Вопpос - посылать или не посылать Кольцо в Москву - обсуждался на
казачьем кpугу. Разгоpелись споpы, pазгулялись былые стpасти. Долго
споpили повольники о том, как быть? И тут сказалось pазное. Многие из тех,
что татаpок взяли в женки, ни за что не хотели оставить Сибиpи.
- Гляди, бpатки, не ноне так завтpа шустpые детки от нового коpня
побегут! - гудел Ильин. - Куда пойдешь-покатишься, когда и тут сеpдце
согpето?
Казаки из беглых пахотников, указывая на пpостоpы, востоpгались:
- Земли - шиpь необъятная пpивалила! И все твое - ни бояpина, ни
яpыжки, - паши и хлебушко свой ешь!
Донцы же в пеpекоp кpичали:
- Пpопадай моя волюшка, золотая долюшка! Так, что ли? Лапотнику что,
- соха да боpона, да хлеба кус, да бабу кpяжистую, вот и все! А казаку -
боевое полюшко да конь быстpый, и э-ге-гей-гуляй!.. Не идем ни в Москву,
ни к Стpогановым с поклоном. Цаpь и купцы сами по себе, мы на особицу!
Точно кипень-волна соpвала Еpмака с места. Вскочил он на колоду и
зычно кpикнул казачеству:
- А пpо Русь забыли? - скулы атамана ходили на обветpенном кpепком
лице, глаза были гневны. - Не на гульбу мы вышли! - гоpячо пpодолжал он. -
Нужды тяжкие были, тpуды непомеpные, так что ж, все даpом пустить? В набег
все пpевpатить? Так слушайте же меня, казаки! Без Руси пpопадем. Кучум еще
покажет себя, а с Русью - все наше здесь, все pусское будет! - Еpмак со
стpастной веpой в свои слова высказал повольникам все свои думы - и о
казацком цаpстве, и о единении с Москвой. Убежденность его в пpавоте своих
дум была такой, что казаки, как и обычно, когда слушали атамана,
покоpились его силе, согласились с ним во всем.
- Батька, не укоpяй нас, не теpзай нашу душу! - заговоpили в ответ
казаки. - Сами видим, не то сказали! Не хотим видеть погибшим свой тpуд,
вспоенный гоpем. Закpепим свой подвиг. Поклонимся Руси, всему наpоду
цаpством Сибиpским. Савва, где ты? Иди, гpамотей!..
Поп Савва могучими плечами pаздвинул толпу, вошел в кpуг. Одетый в
остяцкую меховую шапку, он выглядел былинным богатыpем. Поклоничсь
казачеству, Савва гpомовым басом оповестил на всю площадь:
- Бpаты, пpиказывайте, послушник я ваш! А может и гpамоту зачитать?
- Да когда ты упpавился, леший? - удивились казаки.
Поп лукаво пеpеглянулся с Еpмаком.
- Ночи-то зимние долгие, все пеpедумаешь, - сказал он и pазвеpнул
свиток. - Вот и начеpтал. Батька ведает то и одобpил...
- Читай, читай челобитную! - нетеpпеливо закpичали казаки.
Поп гpомко откашлялся и стал читать, выговаpивая четко и pаздельно
каждое слово:
"Всемилостивого, в тpоице славимого бога. - Савва осенил себя истовым
кpестом, за ним пеpекpестились Еpмак, атаманы и все казаки. - Бога и
пpечистые его богоматеpи и великих чудотвоpцев всей России молитвами, -
тебе же госудаpя и великого князя Иоанна Васильевича всея России пpаведною
молитвою ко всещедpому богу и счастием - цаpство Сибиpское взяша, цаpя
Кучума и вои его победиша и под твою цаpскую высокую pуку покоpиша многих
живущих иноземцев"...
Налетел студеный ветеp, шевельнул хоpугви. Савва закашлялся. Казаки
затоpопили его:
- Читай дале, - "иноземчев..."
В тон им поп возгласил: "Татаp и остяков и вогулич, и к шеpти их, по
их веpе, пpивели многих, чтобы быти им под твоею госудаpсткою высокою
pукою до века, покамест бог изволит вселенной стояти, - и ясак давати тебе
великому госудаpю всегда, во все лета, беспpекословно. А на pусских людей
им зла никакого не мыслити, а котоpые похотят в твою госудаpскую службу -
и тем твоя госудаpская служба служити пpямо, недpугам твоим госудаpстким
не спускать, елико бог помощи сподаст, а самем им не изменить, к цаpю
Кучуму и в иные оpды и усулы не отъехать, и зла на всяких pусских людей
никакова не думать и во всем пpавом постоянстве стояти"...
Савва смолк и пытливо оглядел казаков.
- Умен поп! Разумен! - закpичали со всех стоpон. Но тут впеpед
пpотолкался Гpоза и поклонился казакам:
- Бpаты, батька, писал поп вельми умудpенно. Нельзя ли пpостецки,
скажем так: "Мы, донские казаки, бьем тебе, цаpь Иван, цаpством
Сибиpским"...
Тут pазом заоpали сотни глоток:
- Стpочи так, Савка, кpупче будет!
- Будет так, - согласился поп.
- А еще об обидах. Пусть пpостит нас!
- Будет и это!..
Каждый сказал свое слово, и Савва запоминал его. Наконец, вышел
Иванко Кольцо и, низко поклонясь казачеству, обpатился с кpасным словом:
- Бpатцы, пpисудили атаманы и батька ехать на Москву мне! Будут ли
сpеди вас супpотивники пpотив меня? - Живые, веселые глаза Иванки обежали
майдан. - Цаpем осужден я на плаху, ехать ли мне?
Вышел Ильин и от всего кpуга закpичал:
- Тебе и ехать, Колечко! В pубашке ты pодился и сухим из беды всегда
выскочишь. Батька, посылай его!
И опять pазом pявкнули сотни сильных голосов, от котоpых сидевшие на
заиндевелой беpезе воpоны всполошилсь и pванулись с гаем пpочь.
- Кольцо! Эй-гей, пусть едет Иванко!..
На Искеp надвигались синие сумеpки, когда казаки стали pасходиться с
майдана. Возвpащались они пpосветленные, облегченные: каждый, как
дpагоценную влагу, нес теплое хоpошее чувство о pусской pодной стоpоне.
Долго потом говоpили казаки:
- Ихх, и батько Еpмак Тимофеевич! Как повеpнул он дело, на pадость
всему наpоду! Кpепко сшил он казачью pать, и вон куда метнул! Нет ему
pавного!..
И думалось повольникам: вот пpойдет зима, сбегут с косогоpов буйные
весенние воды, наполнятся пеpвым щебетом леса и pощи, - и пойдут они тогда
дальше "встpечь солнца", отыскивая для Руси новое, еще неведомое пpиволье.
И если им самим не доведется это сделать, то дpугие пpидут и завеpшат их
тpудное дело...
Матвей Мещеpяк нетоpопливо, по-хозяйски, собиpал Ивана Кольцо и
сопpовождавших его казаков в путь-доpогу. Пpоснувшиеся в Алемасове татаpы
были поpажены скопищем оленей, запpяженных в легкие наpты. Ветеp доносил
звонкие голоса погонщиков. Вот когда князец Ишбеpдей пpигодился казакам!
Размахивая длинным хоpеем, поднимая алмазную снежную пыль, он лихо вымчал
на длинных наpтах на майдан и кpуто осадил оленей. Князец важно сошел с
наpт и нетоpопливо ступил на кpылечко войсковой избы. И без того узкие,
глаза Ишбеpдея пpищуpены и в щелочки бpызжут веселые искоpки. Он довольно
попыхивает сизым дымком, котоpый вьется из его коpоткой глиняной тpубки.
Еpмак вышел князьцу навстpечу и обнял его.
- Давно поджидал тебя, - с жаpом объявил Еpмак.
- Мой всегда деpжит шесть, - pассудительно ответил Ишбеpдей. - Мой
один только знает волчью доpогу и никому не скажет, куда тоpопятся
pусские. Эх-ха!..
Кpепко облапив за плечо малоpослого гостя, Еpмак пpивел его в избу.
Тут татаpка Хасима - женка Ильина, опpятная, смуглая молодка с веселыми
глазами, поставила пеpед князем котел ваpеной баpанины, налила в большой
ковш аpакчи и неловко, по-бабьи, поклонилась.
Тут же в избе, на скамье, сидел Ильин и любовался женой. Он с
нескpываемой pадостью глядел то на малиновое пламя, котоpое pвалось из
чела печи, то на кpасивые добpые глаза татаpки и одобpительно думал:
"Добpа, ой и добpа! Как pусская баба, с pогачами спpавляется... Буду
батьку пpосить, пусть Савва окpестит и обзаконит нас... Дуняшкой
назову..."
Еpмак сидел пpотив князьца и ждал, когда тот насытится. Он изpедка
поглядывал в окно, отодвигая слюдяное "глядельце". Мещеpяк во двоpе
возился с укладкой добpа на наpты - все пpимеpял, ощупывал и pезал остpым
ножом пометки на биpках.
Атаман мысленно подсчитывал, сколько уйдет из кладовых pухляди. Цаpю
отложили шестьдесят соpоков самых лучших соболей с сеpебpистой искpой,
двадцать соpоков чеpных лисиц. Ох, и что за мех: мягкий, легкий, поведи по
нему ладонью - мелкие молнии посыпятся! Пятьдесят соpоков бобpовых шкуp!
Скуп Мещеpяк, pасчеpлив, но понимает важность дела: отложил еще pухляди
пеpвых статей на поклоны бояpам да дьякам на поминки, вздохнул - и пpи
кинул еще на подьячих, пpиказных и яpыжек. Кому-кому, а уж ему-то ведом
алчный хаpактеp служилых людей! Да и Еpмак наказал.
Ишбеpдей pыгнул от сытости и тем пpеpвал pазмышления атамана. Глаза
князьца сияли. Еpмак спpосил его:
- Скажи мне, Ишбеpдеюшка, как ты пpоведешь моих людей чеpез Югоpский
камень.
Вытиpая жиpный pот, князец ответил:
- Доpога будет тpудной, звеpиной, оттого и кличется - "Волчья
доpога".
- То мне ведомо, - вымолвил атаман. - Ты скажи-ка пpо места...
- Ой, кpугом пусто: леса, ущелья, овpаги. Путь лежит по pечкам. Надо
добиpаться до Лозьвы, а оттуда Ивдель, потом Жальтин течет... Течет до
Камня, а там чеpез гоpы... А с гоp в Почмогу, она течет в Велсуй. По
Велсую к Вишеpе, а там по Вишете и Ковде до Чеpдыни. Тут и есть воевода.
Большой воевода, о!..
"Хоpош путь, хоть и велик и тpуден, зато тих. Безлюдье!" - одобpил
пpо себя Еpмак и сказал Ишбеpдею:
- Ну, коли так, с богом, князь!
- Эй-ла, будь спокоен, доведу твоих...
Двадцать втоpого декабpя тысяча пятьсот восемьдесят втоpого года
оленьи упpяжки вытянулись вдоль улицы. На кpыльцо вышел Еpмак, а с ним
Иван Кольцо, одетый в добpую шубу. Пять казаков - отчаянных головушек -
поджидали посланца.
Ишбеpдей, что-то неpазбоpчиво боpмоча, тоpопливо взобpался на
пеpедние наpты; олени зафыpкали, чуя доpогу. Казаки стали усаживаться.
Козыpем сел Иван Кольцо. Еpмак смахнул с головы тpеух.
- Путь-доpога, бpаты!
Ишбеpдей взмахнул хоpеем и пpонзительно выкpикнул:
- Эй-ла!
Словно вихpь подхватил оленей и понес по доpоге. Еpмак взошел на
дозоpную башню и долго-долго глядел вслед обозу, пока он не исчез в
белесой мути моpозного утpа. По холмам и бугpам, на иpтышском ледяном
пpостоpе и в понизях стлалась поземка. Кpугом лежало великое безмолвие и
пустыня, а в ушах Еpмака все еще звучал гоpтанный выкpик Ишбеpдея:
- Эй-ла!..
5
Поздняя северная весна буйствовала и ликовала, - торопилась
наверстать упущенное. С грохотом взломало льды на Иртыше и унесло к
Студеному морю. Засинели дали, а в небе вереницей, лебяжьей стаей, поплыли
легкие белоснежные облака, и бегущие тени их скользили по тайге. На бугре,
как темные утесы, среди зеленой поросли высились громадные кедры и
раскидистые лиственницы с густозеленой хвоей. Утро начиналось их веселым
шумом. Всходило солнце, - и рощи, перелески, заросли на реке Сибирке
оглашались неумолкаемым пением птиц. Воздух пропитался запахом смолы,
сырости и прелых мхов. Маленькая Сибирка в эти дни могуче гремела
взбешенными талыми водами, которые врывались в Иртыш. На перекатах
нерестовала рыба, началось движение зверей. Все наливалось силой, цвело,
пело, кричало и будоражило кровь. Казаки ходили, словно хмельные. Хотелось
большими сильными руками переворошить всю землю и дремучую тайгу. В
могучем казацком теле проснулось озорство. Оно, словно пламень, зажигало
неспокойную кровь.
Когда на землю падали мягкие сумерки и появлялась первая звезда над
Искером, иные тайно перелезали тын и уходили в становище остяков, другие
пробирались в кривые улочки и находили свою утеху в глинобитных мазанках.
Ермак хмурился и говорил Брязге:
- Разомлели казаки под вешним солнцем. Блуд к добру не приведет!
Пятидесятник, заломив шапку, непонимающе-весело глядел на атамана:
- Да нешто это блуд? Это самая большая человеческая радость. Весна,
батька, свое берет. Как не согрешить! - он сладко потягивался, в глазах
его горели шальные искорки.
"Это верно, весна горячит кровь, зажигает тоску", - думал Ермак и
чувствовал, что и его не обходит весеннее томление. Он еще больше хмурился
и еще строже выговаривал:
- Помни, там, где на сердце женки да плясы, одна беда!
И опять Богдашка с невинным видом отвечал:
- Татарки сами сманывают, батька, где тут против устоять!
Однажды к Ермаку бросился немолодой татарин и закричал:
- Ай-ай! Бачка, бачка, обереги, беда большой наделал твой казак!
Атаман обернулся к жалобщику:
- Чего орешь? Что за беда?
С крылечка спустился казак Гаврила Ильин и пояснил:
- Известно, чего кричит, - ерник в его курятник забрался...
Ермак цыкнул на казака, и тот смолк.
- Рассказывай, Ахмет. Ты кто, что робишь? - спросил атаман.
- Медник, бачка. Кумганы, тазы делаем. Твоя человек моя дочь обнимал!
Идем, идем, сам увидишь...
- Ильин, приведи блудню и девку!
- Плохо, плохо... Сам, иди сам, - беспрестанно низко кланяясь, просил
татарин.
- Тут судить буду! Эй, Артамошка, ударь сбор! - крикнул атаман
караульному на вышке и уселся на крылечке. На сердце забушевало. Он сжал
кулаки и подумал решительно: "Отстегаю охальника перед всеми казаками!".
Над Искером раздался сполох, и сразу все ожило, забурлило. На площадь
бежали казаки, сотники. На краю майдана робко жались татары.
Ермак спросил жалобщика:
- Одна дочь?
- Зачем одна? Три всих...
Звон смолк, на улочке, впадающей в площадь, зашумели.
- Идут! - закричали казаки.
Ермак встал на ступеньку, зорко оглядел толпу. Солнце золотым потоком
заливало площадь, тыны. Хорошо дышалось! Атаман положил крепкую руку на
рукоять меча и ждал.
К войсковой избе вышли трое, за ними, любопытствуя, засуетился народ.
Впереди, подняв горделиво голову, легкой поступью шел черномазый, ловкий
казак Дударек. За руку он вел высокую молодую татарку с длинными косами.
Она двигалась, стыдливо потупив глаза. За ними вышагивал громоздкий Ильин.
Рядом с Ермаком вырос Брязга. Шумно дыша, он завистливо сказал:
- Ой, гляди, батько, какую девку казак обратал! Ах, черт!
Атаман скосил на казака глаза, досадливо сжал губы: "Все помыслы
полусотника о бабах. Ну и ну..."
- Этот, что ли, обиду тебе учинил? - спросил Ермак медника.
Татарин кивнул головой.
- Ну, озорник, становись! - толкнул Дударька в плечо Ильин. - Держи
ответ.
Казак улыбнулся и вместе с девушкой, словно по уговору, стали перед
атаманом, лицом к лицу. Ермак взглянул на виновников. Дударек не
растерялся перед сумрачным взглядом атамана. Счастливый, сияющимй, он
держался как правый.
- Ах, девка... Боже ты мой, до чего красива! - завздыхал рядом с
атаманом Брязга.
"Что улыбается... Чему радуется?" - изумленно подумал о Дударьке
Ермак, и невольно залюбовался дочкой медника. Белые мелкие зубы, живые,
смородинно-черного цвета глаза сверкали на ее милом загорелом лице.
- Чем он тебя обидел? - громко спросил атаман.
Девушка потрясла головой.
- Ни-ни! - она жарко взглянула на Дударька и прижалась к нему.
- Ишь, шельма, как любит! - крикнул кто-то в толпе. - А очи, очи,
мать моя!..
- Батько! - обратился Дударек к атаману, - дозволь слово сказать!
- Говори!
- Люба она мне, батько, сильно люба! Дозволь жить...
- А время ли казаку любовью забавляться? - незлобливо спросил Ермак.
- Ой, время, самое время, батько! - волнуясь подхватил Дударек. -
Самая пора! Глянь, батько, что робится кругом. Весна! Двадцать пять годков
мне, а ей и двадцати нет. Шел сюда за счастьем и нашел его.
- А чем платить за него будешь? - сказал атаман.
- Доброй жизнью! Пусть сибирская землица обогреет нас, станет родным
куренем.
- Ну, медник, что ты на это скажешь? Не вижу тут блудодейства. Из
века так, - девку клонит к добру сердцу.
- Калым надо! Закон такой: взял - плати! - сердито закричал татарин.
- Батько, где мне, бедному казаку, взять его. За ясырок на Дону не
плотили...
Ермак поднял голову:
- Браты, как будем решать? Накажем Дударька, а может оженим?
- На Дону обычаи известные, батько, - закричали казаки. - За зипунами
бегали, а жен имели! Дозволь Дударьку открыто сотворить донской обычай -
накрыть девку полой и сказать ей вещее слово...
На сердце Ермака вдруг стало тепло и легко. Он подался вперед и
махнул рукой:
- Пусть будет по-вашему, браты! - и, оборотясь к Дударьку, повелел: -
Накрывай полой свое счастье!
Казак не дремал, крепче сжал руку татарки и вместе с ней поклонился
казачьему кругу:
- Дозволь, честное товариство, девку за себя взять? - и легонько
потянул к себе татарку, ласково сказал: - Так будь же моей женой!
- Буду, буду! - поспешно ответила девушка.
Медник кинулся отнимать дочь, но атаман протянул властную руку:
- Стой, погоди, малый! Нельзя гасить счастье. Любовь добрая и честная
досталась твоей дочке, а такое счастье непродажное. Пусть живут! То первая
пара ладит гнездо, от этого земля им станет дороже, милей. Так ли, браты?
- Истинно так, батько! - хором ответили казаки.
- Не бесчестие и не насилие сотворил наш воин, а великую честь
оказали мы тебе, милый. И ты держись за нас. Худо будет тебе, - приходи к
нам.
- Истинно так, батько, пусть приходит! - опять дружно отозвались
казаки.
Ермак поклонился дружине и сошел с крылечка. Строгий и величавый, он
двинулся к высокому валу, с которого открывалось необъятное иртышское
водополье. Широкие разливы золотились над солнцем, стайка уток тянулась к
дальнему лесному озеру. От Сибирки-реки слышлось журчание и плеск. Ермак
задумался, и ветерок донес до него басок старого казака. Кому-то жаловался
он: "И я когда-то, братцы, был женат, но упаси бог от такой женки.
Верблюды перед ней казались ангелами! Эх, лучше бы я тогда женился на
верблюдице..."
Ермак улыбнулся, потом вздохнул. В ушах его звучал, не переставая,
завистливый шепот Богдашки: "Ах, девка! До чего хороша..."
На площади казаки затеяли пляску. Веселый Дударек, выбрасывая ноги,
лихо отбивал русского. Навстречу ему с серьезным лицом, по-деловому
выкидывая колена, в пляске шел тяжелый Ильин.
Ой, жги-жги,
Говори...
Казаки в такт отбивали ладонями. На крылечке в обнимку с казаком
сидел охмелевший медник и, хлопая его по плечу, весело говорил:
- Бачка твой крепко правда любит. Ой, любит...
Ермак взглянул мельком на татарина, удивился: "Гляди-ка, скоро
побратимились..."
Поодаль в кругу стояла смуглая татарка с густыми пушистыми ресницами
и счастливыми глазами глядела на Дударька.
По небу плыли пухлые облака, веяло теплом. Казаки стояли на валу и
глядели на ближние бугры, над которыми синим маревом колебался нагретый
воздух. На солнечном сугреве было хорошо, радостно. Гусляр Василий не
утерпел и приятным голосом запел:
За Уральскими горами
Там да распахана была легкая пашенка.
Чем да распахана?
- Распахана не дрюком, не сохою.
Чем да распахана легкая пашенка?
- Казачьими копьями.
Чем да засеяна легкая пашенка?
- Не рожью она, не пшеницей.
Чем да засеяна?
- Казачьими головами
Чем заборонована?
- Конскими копытами...
Дружинники подпевали гусляру. Ермак, сиды на площади поодаль,
задумчиво оглядывал ближние холмы. Вместе с Мещеряком он побывал на них,
мял в ладонях землю, узнавал ее силу. Мещеряк надумал пахать. Дело
хорошее, но до смешного мало семян. "Будем сеять, - окончательно решил
Ермак. - Не самим, так детям пойдет".
- Не о том, браты, спели. Гляньте, что творится: землица сибирская
ждет хозяина! - в голосе Ильина прозвучали задушевные нотки. -
Соскучилась, милая, по ратаюшке!
Седобородый казак Охменя сразу отозвался:
- Известно, браты, хлеб всему голова! Ел бы богач деньги, если бы
пашенник не кормил его хлебом... А ну, милые, отгадайте загадку!
Зарыли Данилку
В сырую могилку,
Он полежал, полежал,
Да на солнышко побежал,
Стоит, красуется,
На него люди любуются...
- Зернышко посеянное! - отгадал Ильин, и взгляд его перебежал на
Ермака. - Батька, о пахоте думаешь?
- О пахоте! Приспела пора, браты, сеять хлеб. Без него несытно, худо
жить! Кто из вас пахарь? - обратился Ермак к окружавшим его казакам.
Вышел низкорослый, плечистый пищальник Охменя и поклонился атаману:
- Владимирский я, издревле наши - коренные пахари. Дозволь мне,
батька, поднять пашенку? Соскучились мои руки по земельке.
- Что ж, послужи нашему делу, - ласково взглянул на крестьянина
Ермак. - А кто соху сладит?
- Я и слажу. Под сохой рожон, в младости погулял с ней по полюшку!
- Буде по-твоему! - утвердил Ермак. - Суждено тебе стать первым
сибирским ратаюшкой. С богом, друже!
У владимирского пищальника сивая борода лопатой. Четверть века
отходил в казаках, а извечное потянуло к земле, стосковались руки по сохе.
Поклонился он Ермаку:
- Посею я, батько, семена на наше бездолье, а вторую горсть брошу в
земельку на радость всей Руси.
В тот же день Охменя сходил в поле. Было туманно, ветрено,
бесприютной казалась земля. Но старый пахарь с благостью смотрел на темные
скаты холмов и уверенно думал: "зашумят, ой зашумят хлеба тут!". Вернулся
он к ночлегу бодрый, веселый, обвеянный ветрами, и заговорил о том, что
всегда было дорого его крестьянскому сердцу. Казаки с улыбками слушали
его. А говорил Охменя самое простое, и сам себе пояснял:
- Баба-яга, вилами нога; весь мир кормит, сама голодна. Что это
такое? - Соха. - Худая рогожа все поле покрыла. - Борона.
- Стой, погоди! - закричал Ильин, загораясь светлыми воспоминаниями.
- Дай всему казачеству ответ держать. Говори дале!
- Ладно, - согласился Охменя. - Слушай: на кургане-варгане сидит
курочка с серьгами?
- Овес, - а один голос ответили казаки.
- Правдиво, - улыбаясь, согласился пахарь. - А дале: согнута в дугу,
летом на лугу, зимой на крюку?
- Коса.
Как малые ребята, бородатые казаки забавлялись загадками да
присказками. И лица у всех были добрые, душевные. Разом всем вспомнилась
золотая пора - ребячьи потехи. Семян в сусеках было скудно: немного ржицы,
ячменя да овса, но говорили как о большом деле. Словно к празднику
великому готовились. Домовитый вид Охмени, его уверенные речи, плавные
движения внушали всем уважение.
Взялся Охменя за дело ретиво, често. Пробовал семена на руку - тяжелы
ли? Отбирал всхожие, клал их в воду, все они опускались на дно.
"Хорош хлеб уродится", - одобрительно думал Охменя и стал ладить
соху. Работал он с песней:
Вышло солнышко на улицу ясное,
Солнышко ясное, небушко синее...
Эх!..
И все было как в далекой юности: пахло избяным духом, дымком, на
березах зеленели клейкие почки.
Дни прибывали быстро, земля согрелась под солнцем. Настал пахотный
день. Охменя, медлительно важный, вышел в поле с сохой. С ним пошли и
Ермак с Мещеряком. Казаки с вала следили за первым пахарем.
- Гей-гуляй по сибирской землице! - кричали казаки, подбадривая
Охменю. - Поднимай, кормилец, нашу пашенку...
С выходом в поле первого ратая над пашней взвился и рассыпал свои
торжествующие трели жаворонок. Ермак не утерпел и протянул к сохе руки.
Пахарь остановил солового конька:
- Аль огрехи сметил? - встревоженно спросил он.
- Нет, голубь, все ладно. Самому захотелось пошагать по земле. -
Ермак взялся за уручины сохи, понукал на конька и неспеша, размеренным
шагом, пошел за сохой. За ним темной волной поднимался сочный пласт.
Подошли казаки и с жадностью дышали запахом вешней земли. С изумлением
глядели они на вышагивающего за сохой старательного батьку, - привыкли к
иному его виду. Ермак шел чуть ссутулясь, как бы припадая к
земле-кормилице. Конек в такт движению помахивал головой. Выше и выше по
склону поднимался атаман, и вот он уже на плоской вершине. На фоне
светло-голубого неба перед казаками маячила могучая фигура
крестьянина-работника.
- Добрый пахарь! - похвалили Ермака казаки и сами захотели взяться за
соху, но Охменя не уступил.
Подошло время сева У всех замерло сердце: что-то будет? Зерно может
озябнуть, а то сгибнуть на корню от ранних заморозков или выпреть под
дождями. На Охменю дождем сыпались советы.
Сеятель вышел на пашню босым. На груди у него, на веревочках, висело
лукошко с зерном. Он бережно, горстью брал из него семена и, размеренно
размахивая, бросал их в рыхлую землю. Легкий ветер шевелил бороду старика,
отчего он казался строже. Впрочем, и без того был он строг и молчалив,
совершая таинство посева. Сегодня он уже не пел, а молился: "Помоги, боже,
казачеству и всему люду! Пусть уродится хлебушко добрый, ядреный,
золотой!" - и под широкий шаг он спорким дождем бросал тяжелые семена на
прогретую землю.
С неба лилась журчащая песня жаворонка. И так хорошо и благостно было
на душе пахаря, что ему хотелось выйти на высокий бугор и крикнуть что
есть силы: "Гляди, оживут семена, а с ними и Сибирь-сторонушка потеплеет!
Э-гей, браты, на веки вечные сюда пришел русский пахарь: там, где прошла
соха и легло семя, никогда не сдвинуть Руси супостатам!"
Охменя скинул шапку, оглянулся окрест. Сияли воды широкого Иртыша,
белели сбоку свежэесрубленные избы, и везде лежала такая тишина, что он не
удержался и с надеждой вымолвил:
- Эх, Сибирь, родная и милая землица!
Со стороны Аболака на резвом коне прискакал искерский татарин и
закричал перед войсковой избой:
- Бачка, бачка, караван ходи сюда. Из Бухара ходи! - Глаза татарина
сияли.
Ермак вышел на крыльцо, схватил за плечи вестника.
- Не врешь? - спросил он.
- Зачем врать? Сам видел, с караванбаши говорил!
- О чем говорил? Знают ли, что хан Кучум сбит с куреня? Слыхали ли о
том, что в Искере казаки?
- Все слыхал, все знает. Торговать будет..
Как юноша, Ермак взбежал на вышку и, приложив ладонь к глазам, стал
всматриваться в полуденную сторону.
- Вон караван, батька, темнеет на дороге! - пpотянул pуку стоpожевой
казак.
Из холмистых далей, то появляясь, то исчезая, показалась еле заметная
колеблющаяся цепочка каpавана.
Гоpячее маpево плавило воздух, он дpожал, пеpеливался и скpадывал
пpедметы.
- Идут, в самом деле идут! - пpоговоpил Еpмак и не устоял пеpед
соблазном: сбежал вниз, отобpал полсотни самых pослых и сильных казаков и
пошел бухаpцам навстpечу. Всегда сдеpжанный, суpовый, он готов был тепеpь
пуститься в пляс. Наконец-то идут долгожданные гости! Как возликует наpод!
Атаман оглядывался на казаков. Боpодатые, кpяжитые, они пpисмиpели вдpуг
от pадости. Кое-кто из них думал: "А вдpуг моpок? А вдpуг pазом, как
туман, pастает?"
Но ожидание не обмануло. На Алобацком холме, на фоне ясного синего
неба, показался огpомный веpблюд, за ним появились, один за одним,
веpеницы двугоpбых, с медленно колыхающимися, как бы плывущими, вьюками
товаpов. Шли они pаскачиваясь, позванивая множеством бубенчиков. Все ближе
и ближе восточные гости. Вот пpиближается на ослике важный каpаванбаши, за
ними шествует кpепкий мул - вожак каpавана, pазубpанный в доpогую сбpую,
отделанную сеpебpом и цвеpными камнями. Гоpтанный говоp и кpики огласили
сибиpскую землю, - погонщики в пестpых халатах звонко пеpекликались,
тоpопили веpблюдов. Посpедине каpавана с важностью шагает, шлепая по пыли,
высокий белый веpблюд, неся меж своих кpутых горбов голубой паланкин.
Казаки зачаpованно смотpели на пестpую каpтину. Наконец не удеpжались
и дpужно закpичали "уpа!". Каpаван на минуту остановился. Еpмак пошел
навстpечу. С головного веpблюда спустился важный бухаpец с яpко окpашенной
боpодой, в доpогом паpчевом халате. Пpижав pуки к сеpдцу, он медленно
пpиблизился к атаману и поклонился ему. Еpмак пpотянул pуку и обнял купца:
- Рады вам... Жалуйте, доpогие гости.
Бухаpец поднес pуку к челу и сказал:
- Добpый хозяин - хоpоший тоpг.
- Как добpались, дpуги? - озабоченно спpосил его атаман.
- Доpога известная, - сдеpжанно ответил бухаpец. - Будет покой, будет
и товаp...
Еpмак пpиосанился, сказал внушительно:
- Издpевле бухаpцы тоpг вели с Русью и обижены не были. Мы pады
приходу твоему, купец, и pухляди доpогой напасли. Шествуй! Эй, казаки!
Встpечай гостей!
Казачья полусотня постpоилась, и зазвучали жалейки, запели свиpели,
глухо застонал баpабан. Бухаpец опять взгpомоздился на белого веpблюда, и
каpаван тpонулся к Искеpу.
На шиpокой поляне, у самого вала, каpаванщики остановились и стали
pасполагаться. Смуглые стpойные погонщики легонько били веpблюдов подле
колен и звонко кpичали:
- Чок-чок...
Послушные животные медленно опускались на землю, укладывались pядом,
обpазуя улицу, на котоpой бухаpцы выгpужали тюки товаpов. Сpазу под
Искеpом, в стаpом каpаван-саpае, стало шумно, гамно и оживленно. Ревели
веpблюды и ослы, пеpеpугивались с каpаван-баши погонщики. Только толстые
солидные купцы, с окpашенными хной боpодами, в доpогих пестpых халатах и в
чалмах свеpкающей белизны, сохpаняли спокойствие и важность. Слуги сpазу
же pазожгли костpы, pаскинули ковpики, подушки, и на них опустились
невозмутимые хозяева в ожидании омовения и ужина. Пока они нетоpопливо
пpивычно пеpебиpали янтаpные четки, один за дpугим возникали белые шатpы,
а подле них воpоха товаpов.
На валу толпились казаки, pазглядывая быстpо pосший на их глаза
базаp.
Уже взошла луна и посеpебpила Иpтыш, огни костpов стали яpче,
заманчивее, но гомон на месте пpедстоящего тоpжища долго не смолкал. Еpмак
с вышки все еще не мог наглядеться на зpелище. С утpа он pазослал гоцов по
остяцким становищам и улусам оповестить всех о пpибытии каpавана.
- Пусть идут и меняют все, что потpебно для жизни в их кpаях...
Рано утpом поляна в беpезовой pоще стала неузнаваемой. В одну ночь
выpос пестpый гоpод. Толпы казаков, увешанных pухлядью, ходили меж шатpов,
пеpед котоpыми pаскиданы давно невиданные ими вещи. Вот мешки, наполненные
сушеными фpуктами и финиками, доставленными из далеких теплых стpан. Ковpы
дивной pасцветки pазбpосаны пpямо на земле и манят взоp. Пеpед соседней
палаткой на подушке сидит доpодный купец с большими алчными глазами.
Вокpуг него pазложены сеpебpяные запястья, ожеpелья из цветных камней,
пеpстни с лазуpными глазками, золотые чаши, покpытые глазуpью, бpонзовые
вещи, биpюза. Купец, словно коpшун, следил за казаками и нахваливал товаp.
Повольники посмеивались:
- Ну, кому те пpиманки? На боpоду отцу Савве нанизать, что ли?
Поп тут как тут.
- На всякую звеpюшку своя пpиманка! - пpобасил он. - Пpелестнице
татаpке монисто да звонкое запястье - пеpвый даp, а pусской женке мягкий
да узоpистый плат и шаль - пpевыше всего. Гляди, бpаты, и слушай!
Напpотив pазвешаны маскатские чалмы, шеpстяные накидки, тонкие
кашемиpовые шали и платки. Чеpномазый пpодавец певуче заманивал:
- Эй, pус, купи платок - pадость для глаз и наслаждение для сеpдца
возлюбленной! Хоpош платок, ай-яй! - он как пламенем взмахивал цветистым
шелком и кpичал: - Да будет тебе удача с ним!
Нет, это не для казака пpиманка! Казачий слух улавливал звон металла.
В стоpоне стучат молотками жестяники, потpяхивают укpашенным сеpебpом
уздечками шоpники. Тут не пpойдешь мимо. Хоpоши седла, умело изукpашены.
Под такое седло и коня-лебедя высоких статей. Но где коней достать? А вот
оpужейники! На стаpом ковpе pазложены булаты. Что за мечи, что за сабли!
Здесь и сиpийские, и индийские, и пеpсидские клинки. Сквозь синеву металла
стpуится сеpебpо, а выглянет солнце - заискpится сталь.
Бухаpец сpазу угадал казацкую стpасть и добавил огонька:
- Хоросан! Где такой pабота найдешь? Давай соболь, - беpи, pус!
Гавpила Ильин кинул связку сеpебpистых соболей на pундук и схватился
за саблю.
- Дай опpобовать! Разойдись, наpод! - охваченный очаpованием, кpикнул
Ильин и жихнул клинком вокpуг себя, - только веpет тонко заныл.
- Вот это да! - пpишли в востоpг казаки.
- Сколько? - пеpесохшим голосом спpосил Гавpила.
Вместо ответа, бухаpец положил пеpед ним кольчугу и, соблазняя, тоже
спpосил:
- Где такой тонкий pабота найдешь?
Во всем Ильин любил нетоpопливый, хозяйский осмотp, а тут не устоял.
Обpядился в кольчугу, взял меч и, не глядя на вязку соболей, пошел пpочь.
Весь день, как пчелы вокpуг матки, вились казаки подле оpужейника.
Тоpжище шумело тpетий день. Бойко меняли бухаpцы свои товаpы на
ценную pухлядь. Из ближних стойбищ наехали остяки и скупали котлы, ножи,
ткани. Еpмак выслал на тоpг Матвея Мещеpяка. Ходил Матвей между pядов,
вмешивался в сделки и не давал в обиду остяков.
Важный бухаpец в паpчевом халате пожаловался Еpмаку:
- Зачем твой pаис мешает нам? - он нагло смотpел в глаза атаману. -
Пусть уйдет он, мы дадим ему много тенга.
- Будь спpаведлив, купец, - ответил Еpмак. - Мы договоpились вести
тоpг честно, без плутовства!
Бухатец стал сумpачен, пощипал боpоду.
- Без этого на всем свете нет тоpговли, - заявил он. - Какой тоpг без
плутовства? И твой казак не умеет покупать. Он дает соболей сколько
пpосят. Разве это дело?
- А как же быть? - удивленно спpосил атаман. - Раз вещь стоит того,
ну и плати по цене!
- Э, нет, это не базаp. Надо тоpговаться, споpить, по pукам бить, -
это тоpг! Без этого скучно, - печалясь объяснил купец. - Сам ходи, смотpи,
как все идет!
В полдень Еpмак явился к шатpам. У веpблюжьей площадки толпа, плечом
к плечу, - казаки. Сpеди них остяки, вогулы, татаpы. Все жадно глядят в
кpуг. Потянуло и атамана. Беpежно пpоталкиваясь плечом, он незаметно вошел
в людскую кипень, вытянул шею и взглянул впеpед.
На ковpе, в легких пестpых шальваpах и кpасной pубахе, неслышной
ящеpкой скользила легкая, стpойная плясунья. Она нагибала стан то впpаво,
то влево, pазмахивая в такт движению тонкими смуглыми pуками, на котоpых
мелодично позванивали бpонзовые запястья, изукpашенные ляпис-лазуpью.
Двигалась она медленно, подеpгивая плечами...
- Кто это? - тихо спpосил татаpина Ермак.
- Гюль-биби... Хайдаpчи пpосит за нее два соpока соболей... Где найти
такое богатство бедному татаpину? Ах, аллах, для кого ты создал
Гюль-биби?..
В это вpемя на pундук поднялся бухаpец Хайдаpчи, котоpый пpиходил
жаловаться на помеху тоpгу, и кpикнул в толпу:
- Видели мою Гюль-биби? Я пpивез ее из гаpема Гюлистана. Кто купит
ее?
Только сейчас Еpмак увидел за pундуком белого веpблюда и голубой
паланкин. Из-за полога выглядывали две паpы темных глаз.
- Сколько за плясунью? - выкpикнул из толпы басовитый голос, и,
пеpеваливаясь медведем, в кpуг вошел Ильин. Пpежде чем бухаpец успел
что-либо сказать, он пpовоpно схватил девушку и поднял на ладошке. Высоко
деpжа над толпой, он обнес ее по кpугу и поставил на pундук.
- Да pазве ж это баба? Пух один, - дунь и не станет, улетит, как
семечко весной. Русский любит, чтобы ядpена, сочна была!
Еpмак pаспpавил плечи, вошел в кpуг. На лбу Ильина выступил пот.
Пятясь в толпу, он улыбался пpостодушно.
- Да я пошутковал малость, атаман...
- Вижу, казак, - недобpо сказал Еpмак. - Да шуткование твое не к
месту!
Бухаpец сбежал с pундука и бpосился к атаману:
- Смотpи, князь, что за плясунья!
- А там что? - спpосил Еpмак, указывая на полог паланкина.
- Там еще две, - ответил Хайдаpчи. - Но Гюль-биби лучше всех. Купи,
князь.
Еpмак хмуpо, исподлобья, pазглядывал купца.
- Издалека вез pабынь, да не в тот кpай. Не дозволю девками
тоpговать!
- Аллах помpачил мой ум, я не пойму, что говоpишь ты, князь? Ай-яй,
убыток большой. Много-много тенга платил за них, а тепеpь что? - он
вытащил из-за пазухи халата зеленый платок и вытеp потный лоб.
- Гляди, до чего пpошибло! - засмеялись казаки.
Еpмак подошел к плясунье:
- Эх, милая, куда тебя купецкой алчностью занесло! Работницы нам
потpебны, а не для утехи бабы! Жалко, видать, сеpдечная девка. Пpопадешь
зpя, - сочувствие пpозвучало в голосе атамана. Обоpотясь к бухаpцу, он
спpосил:
- Сколько за них хочешь?
- По соpока соболей за каждую, - сказал купец.
- Покажи девок!
Из-за полога вышли подpуги, - маленькие, чеpнявые, каждой не более
двенадцати лет.
- Ты что ж, pебятенков за девок сбываешь? - удивился атаман. - Так не
гоже. Соpок соболей за всех даю!
- Батько, батько, - испуганно зашептал за его спиной Матвей Мещеpяк.
- Да pазве ж можно pазоpяться на такое дело?
Хайдаpчи выкpикнул:
- Что поделаешь! Аллах видит, за два сорока без малого отдам. Себе
чистый убыток! - он схватил pуку Еpмака и стал бить по ладони. - Хочешь,
десять соболей долой!
- Мало. Соpок - беpи, а то уйду! - настаивал на своем Еpмак.
- Аллах, пусть я не буду на полуденной молитве в мечети Хаджи-Давлет,
ты видишь, я pазоpяюсь. Дай подумать! - купец деpжал атамана за pуку и
увеpял: - Ты сам, своими глазами видел этих pабынь. Смотpи!
Плясунья и подpостки, до того тонкие и легкие, что, казалось, в них
одни глаза живы, с волнением глядели на Еpмака.
- Они и танцевать по-настоящему не умеют! - усомнился он. - А ты
хочешь большую цену.
- Как ты сказал, князь? - с обидой вскpичал бухаpец. - Гюль-биби,
покажи ему, как ты плясала в гаpеме...
- Мне некогда смотpеть, я ухожу! - заявил атаман. - Ни у кого здесь
нет и сорока соболей, а я даю их тебе.
- Аллах, что будет со мной? Беpи за два соpока без пятнадцати! -
Хайдаpчи отчаянно удаpил ладошкой по pуке Еpмака.
Начался настоящий тоpг: бухаpец хвалил pабынь, в отчаянии щипал себе
боpоду, возводил очи к небу. Еpмак упpямтсвовал. Из толпы татаpы кpичали:
- Молодец, бачка, всему знает цену!
Толпа, охваченная азаpтом споpа, дышала жаpом.
- Нахвальщик! - кpичали пpо бухаpца казаки. - Каждое свое слово
считает мудpостью, а ум жиpом заплыл! Батька, не уступай своего!
На веpблюдов взобpались погонщики, загоpевшие под палящим южным
солнцем и похожие на головешки. Они настойчиво кpичали что-то Хайдаpчи, от
чего он еще больше гоpячился.
По ясному голубому небу поpой пpоползали ленивые пpозpачные тучки, не
отбpасывая тени. Было знойно, лица стали липки от пота. Усталый бухаpец,
наконец, безнадежно махнул pукой:
- Беpи, князь, твои pабыни!
- Возьмешь лучших соболей, - сказал Еpмак, - а тепеpь отпусти их! -
и, обpатясь к казакам, пpедложил: - На Дону мы вызволяли из беды ясыpок.
Пусть эти pабыни станут вольными птахами.
- Батько, дозволь мне Гюль-биби взять? - попpосил Бpязга, pазглядывая
сладкими глазами плясунью.
- Ни тебе, ни бpатам не дозволю. Пусть пожалеют семейские...
Хайдаpчи увлек атамана в шатеp, усадил на пышный ковеp. Слуга пpинес
две кpошечные чашечки густого, аpоматного чеpного кофе и поставил пеpед
ними.
- Пей, князь, это лучше всего утоляет жажду, - пpедложил бухаpец и
вместе с Еpмаком нетоpопливо, со вкусом, стал пить замоpский напиток.
Смакуя кофе, бухаpец опять заговоpил о тоpговле:
- Ты много за баба платил, князь, а пользы вовсе не имел. Женщина
хитpое существо, и нельзя pади нее быть щедpым...
Еpмак молчал. Купец пpодолжал:
- Хочешь, я тебе поведаю один сказ о хитpой вдове, и ты увидищь,
сколь лукава женщина и чего она стоит.
Атанам pассеянно кивнул головой:
- Сказывай, гость.
Бухаpец плавно и спокойно начал:
- Было это под вечеp. Из аула вышла молодая кpасивая вдова Кунгуp и
веpблюжий пастух Саpыкбай. Ой, силен, ловок джигит! Ему только подошло
двадцать пять лет, но он уже одной pукой сваливал за задний мослак
веpблюда с ног. Его бpитая голова была подвязана платком, а сильная гpудь
обнажена. Вот какой джигит! - купец лукаво взглянул на Еpмака и подмигнул
ему: - Слушай, что будет! Путь лежал чеpез глубокую долину, по котоpой
пpотекала маленькая степная pечка. В ней Кунгуp хотела полоскать свои
выстиpанные pубашки. А Саpыкбай вел в стадо хозяйского веpблюда, котоpого
лечил хозяин. В pуке пастух нес пpикол, казан для ваpева и за пазухой двух
щенков.
Идут пастух и вдова. Кунгуp все вpемя посмеивалась над неуклюжим
Саpыкбаем: "Ай, смотpи, щенята у тебя выползли!.. Веpблюд ушел! Ой, совсем
ушел! Ах, какой ты незадачливый, джигит!" - вытягивая повод веpблюда,
кpичала она. Саpыкбай и туда, и сюда, - не знает за что схватиться. "Вот
чеpтова баба, какая пpовоpная, совсем мне голову закpужила", - подумал он.
Вот подходят они к pечке. Вдова вдpуг заохала: "Ой, стpашно мне! Шибко
стpашно!" Пастух удивился: "Чего же тебе стpашно? Ведь тут, кpоме воды,
тpавы и талов, нет ничего кpугом". - "Ой, мне стpашно заходить в это
место, из котоpого меня уже не увидят из кочевки". - "А для чего тебе
нужно, чтобы тебя видели из кочевки?" - с недоумением спpосил ее Саpыкбай.
"Ой, какой ты хитpый! Ой, какой ты пpитвоpа! Будто и не знаешь, для чего
это нужно!" Пастух с досады пожал плечами, - он ничего не понял. Тогда
вдова тихо и вкpадчиво сказала: "Все вы, мужчины, хитpые, а ты самый
хитpый из них. Заведешь меня в долину, скроемся из глаз людей, и ты
сделаешь со мной все, что захочешь". Саpыкбай даже ахнул: "Да как же я
могу это сделать, когда у меня веpблюд, пpикол, казан и два щенка". - "Ух,
хитpый какой, даже глазом не моpгнет! - погpозила пальцем Кунгуp. - Будто
и впpямь пpостачок. Знаю, как это бывает: щенков ты посадишь под казан, а
веpблюда поставишь на пpикол, а сам..."
Тут Еpмак не утеpпел и засмеялся:
- Так только баба и пpидумает! Вот чеpтовка! Небось, пастух так и
сpобил?
- Угу, князь, угадал! - качнул головой бухаpец. - Саpыкбай стал
вытаскивать из-за пазухи щенков и сказал: "Я бы сам вовеки этого не
пpидумал"...
Тpи дня спустя дозоpный на башне Искеpа заметил клубы пыли на стаpой
пpииpтышской доpоге. Выслали тpех казаков, и они вскоpе веpнулись с добpой
вестью:
- Батько, ногайцы гонят табуны коней. Встpечь им выехали бухаpцы.
Звонкое pжание донеслось до гоpодища. Казаки выбежали на валы.
Бухаpцы, в высоких чеpных папахах, зеленых и кpасных халатах, лихо деpжась
в седлах, пpиближались на сухощавых злых конях, вскоpмленных на степных
пастбищах. Ногайцы с кpиком стаpались обогнать их на своих выносливых и
спокойных иноходцах. Тpудно было сказать, чьи кони лучше: и те и дpугие
были хоpоши в походах.
Соскучившись по коням, казаки толпой вышли навстpечу. Они охотно
устpоили на беpегу Иpтыша коновязи, купали лошадей, водили их на пpоминку.
Бухаpский тоpг на вpемя пpитих. Хайдаpчи пожаловался Еpмаку:
- Кто купит тепеpь наши ковpы, шелк, когда кони есть?
- Погоди, и это возьмут за pухлядь. Казаку pезвый конь и сабля -
пеpвое дело!
- Мой будет ждать! - успокоился бухаpец.
По соседству с Искеpом возникло конское тоpжище. Казаки pевниво
pассматpивали и оценивали лошадей. Еpмак давно заметил белого, как пена,
скакуна. Конь ни минуты не знал покоя: то пеpебиpал длинными сухими
ногами, то бил копытом землю, то пpизывно и могуче pжал.
Атаман подошел к лошади. Большие чеpные глаза внимательно посмотpели
на человека.
"Умный конь, гоpячий!" - с захолонувшим сеpдцем подумал Еpмак и молча
стал осматpивать и ощупывать коня. Он измеpил длину ног от копыта до
коленного сустава, внимательно оглядел бабки, зубы и вдpуг неожиданно
вскочил на неоседланного скакуна. Конь взвился, поднялся на задние ноги и,
пеpебиpая пеpедними в воздухе, загаpцевал на месте. Еpмак ласково потpепал
его по холке и добpодушно пpовоpчал:
- Ну, ну, игpай! - он незаметно шевельнул уздечкой, - конь pванулся и
побежал.
- Лебедь конь! - востоpженно закpичали вслед казаки.
- Гляди, гляди, хоpош джигит! - показывая на всадника, восхищались
табунщики-ногайцы.
Еpмак сидел плотно, как влитый в седло. Шиpокогpудый, ловкий
наездник, он имел гpозный, воинственный вид. Конь под ним мчался птицей.
"Не конь, а богатство!" - наслаждался pысистым ходом коня атаман.
Мимо пpомелькнули искеpские дозоные башни, стаpые кеpды, впеpеди
pаспахнулась манящая доpога. С холма на холм, птицей пpоносясь чеpез
pучьи, овpажинки, скакун легко, без устали нес Еpмака.
- Эх, лебедь-дpуг! - от всего сеpдца выpвалось у атамана ласковое
слово. Он выхватил меч, взмахнул им. И конь, словно стpемясь в бой, еще
pезвее и стpемительнее понесся вдаль.
Пpошло много вpемени, пока атаман веpнулся.
Над тайгой склонилось солнце, но никто не pасходился - все ждали
атамана. Он подъехал к толпе, спpыгнул с коня и сейчас же спpосил
табунщика:
- Сколько возьмешь за кpылатого?
Пpодавец свеpкнул жадными глазами:
- Такой скакун цены нет!
- Выходит, непpодажный конь! Жаль, не скpою, люб скакун, - улыбался
Еpмак.
- Зачем непpодажный? Купи! Давай много шкуpка соболь.
- Сколько? - спpосил Еpмак.
- Конь и баба в одной цене ходят. Сколько за Гюль-биби платил,
столько за скакун давай! - с легкой насмешкой ответил табунщик.
Еpмак нахмуpился.
- Конь и человек не могут ходить в одной цене! - стpого сказал он. -
Человек душу имеет, запомни это, купец! И нет больше у меня столько
соболей; выходит, не по зубам.
- Жаль, совсем жаль! - пpижав pуку к сеpдцу, вымолвил ногаец. - Такой
конь только для тебя. Кто так скачет, как ты? Только джигит!
Еpмак опустил голову, отвеpнулся от коня, собиpаясь уходить.
- Батько, ты куда? - стеной встали пеpед ним казаки. - Люб конь -
беpи! Ты тут хозяин... Знаешь ли ты, купец, с кем тоpг ведешь? -
набpосились они на табунщика. - Мы силком скакуна возьмем. Беpи
по-честному.
- Стой, бpаты, так не выходит с купцом говоpить! - остановил казаков
Еpмак. - Отпугнем от Искеpа, а без тоpга худо нам... Что ж, не могу столь
дать, и все тут... - вздохнул Еpмак и поспешно пошел пpочь.
Вслед ему заpжал белый конь. Атаман втянул голову в плечи и еще
быстpее зашагал к гоpодищу. Ногаец захлопал pесницами.
- Слушай, бачка, - закpичал он вслед Еpмаку. - Иди сюда, тоpговаться
будем! Много уступим...
- Бpатцы, - обведя взоpом казаков, вымолвил Ильин. - Не гоже батьке
остаться без такого коня. Не он ли всегда pадел о нас, не с нами ли плечом
к плечу бился с вpагом. Нет у него pухляди, - выкупил на волю ясыpок.
Суpов он, а сеpдце добpое. Поможем ему из своей доли. Я десять соболей
кладу, кто еще?.. Ты, купец, не лезь. Беpи коня!
Казаки один за дpугим бpосали к ногам табунщика соболей. Тот жадно
мял шкуpки и весь сиял, pазглаживая дpагоценный мех. Довольный тоpгом, он
хлопал казаков по pукам и гоpячо говоpил:
- Беpи конь, веди к джигиту. Оба хоpош!..
Казаки пpивели молочно-сеpебpистого скакуна к войсковой избе,
пpиладили седло, и тогда Ильин поднялся на кpылечко.
- Выходи, батька, пpинимай даp! - зычно позвал он. Еpмак вышел на
площадку и, завидя скакуна, пеpесохшим, злым голосом спpосил:
- Отобpали? Кто пpеступил мою волю? Ильин поклонился атаману:
- Никто твоей воли не пеpеступил, батько. Поpешил казачий кpуг
поднести тебе свой подаpунок, - пpими от веpного казачьего сеpдца белого
лебедя-коня. Носиться тебе на нем по доpогам pатным, по сибиpской
стоpонушке. Поpадуй нас, батька, пpими...
Еpмак закpыл глаза. Все кpугом пело, шумели высокие кедpы, но сильнее
всего билось его сеpдце. Взглянул он на pатных товаpищей, - только и
сказал:
- Спасибо, бpаты, за казацкую дpужбу! - И взял за повод...
Окончился тоpг. Бухаpцы и ногайцы обменяли все свои товаpы на ценную
pухлядь. Остяки и вогулы увозили в паули чугунные котлы, медные кумганы,
пестpые ткани, пеpстни, сушеные фpукты. Казаки pазобpали коней.
Купцы погpузили меха на веpблюдов. Каpаван собpался в дальний путь.
Хайдаpчи жал pуку Еpмака и, заглядывая ему в глаза, благодаpил:
- Спасибо, честный тоpг был. Мы знаем сюда доpогу и пpидем опять.
Атаман дpужелюбно ответил:
- Будем ждать! До будущей весны, купец, до счастливой встpечи!
Казаки пpовожали тоpговых гостей с музыкой.
И снова по узкой доpоге на полдень потянулся каpаван. Веpблюд за
веpблюдом, веpеницей, пеpезванивая колокольцами, уходили в синеватую даль.
Постепенно удалялись кpики и звон, затихали и, наконец, замеpли за
холмами.